Выходит, она встретила первую любовь потому, что после девятого класса вылетела из школы. Так, выходит?.. Конечно, её первая любовь, как это обычно бывает, ничем хорошим не закончилась, но несмотря на все мучения после того, как они расстались, эту любовь Ингрид не променяла бы на самую благополучную жизнь без любви. Бесцветная, без вкуса и запаха, без страстей и бешеного, восторженного счастья жизнь для неё ничего не стоила. Она должна была чувствовать, чтоб знать, что живет, и потому недостаток чувств восполняла через литературу либо воспоминания. Опыт оказался для неё бесценным, тем более что вторая любовь, спокойная и размеренная, полная нежности и уважения, вполне заменила безумство чувств первого раза.

И теперь вот ей снова повезло. Она опять свободна, новоявленные родители любят её куда больше, чем любили настоящие, слишком занятые работой и друг другом. И жизнь здесь полна впечатлений, по крайней мере пока. А там, где не хватает живого крепкого плеча, можно подставить воспоминания.

Значит, она счастлива.

Ингрид закончила песню и подняла голову. На неё смотрели кто с одобрением, кто с надеждой, а Сорглан – гордо, как будто он действительно сам вырастил её такой.

– Ещё. – Отец кивнул, и она спела пару песен, тоже более или менее подходящих. Теперь точность соответствия была не столь важна, главное – первый раз, это она почувствовала.

Последней она спела забавную песенку, потому что решила, что можно. Слушатели посмеялись, и торжественная обстановка слегка разрядилась. Вернее, она плавно перетекла в праздничную, гости и домочадцы Сорглана запереглядывались, соглашаясь между собой, что можно бы подумать о возвращении к столам. Граф Бергденский, видимо, решил так же, он нагнулся, поднял с земли чашу, наполненную украшениями, и протянул её дочери.

– Возьми.

Она приняла и тихо уточнила:

– Куда нести?

– Домой или куда хочешь. Забирай.

– Это мне? – удивилась она и тут же вспомнила обычаи. Конечно, в этом обряде она вместе с отцом сыграла роль жреца. Только у отца была роль, которая не вознаграждается, а она делала то, за что традиция требует заплатить.

Ингрид взяла и понесла чашу к горду, как святое причастие. Невозможно было смотреть на все эти украшения, как на обычные драгоценности. Это была жертва, дар во имя Земли, всеобщей Матери, которую здесь многие почитали высшей силой мира. Она же, если смотреть глазами местных, только что просила Мать об урожае следующего года и была к ней на этот день ближе всех. Потому-то ей и полагался дар. Ингрид знала, что этой миской серебряных изделий дело не ограничится.

Возвращались, веселясь, и даже уже немолодые дурачились, как дети. Перед лицом высшей силы они все чувствовали себя детьми в равной степени, и многим, очень многим только этот день возвращал ненадолго безвозвратно утраченную молодость. Бесшабашное веселье – это Ингрид знала – тоже входило в число положенных обрядовых действий. Вечером их ещё ждали танцы при свете костров и факелов, и Алклета уже успела показать дочери, что и как надо танцевать, пообещав, что она тоже будет участвовать.

Во дворе опять ждали столы, полные еды – жареное, варёное, тушёное, копчёное мясо, рыба в любых видах, даже сырая, чуть присоленная, тонкими стружками, перемешанная с салатом, чесночные соусы, паштеты, рагу в огромных мисках, а на сладкое – стопки медовых лепёшек. Принесли и врыли новый котёл пива, и веселье закипело с новой силой. Ингрид снова пела, хмельная, что-то тягуче-чувствительное, задумчивое, потом весёлое и, расшалившись, даже что-то неприличное. Мужчины от хохота сползали на землю, женщины краснели, но тоже смеялись. Никто не упрекал, потому что в такие дни всё было можно.

Девушки поглядывали на молодых людей, а молодые люди – на девушек. Как и везде, после праздника осеннего урожая часто игрались свадьбы, а во время праздника, в самый последний, третий день делались предложения. Насколько знала Ингрид, Сорглан свою ненаглядную Алклету попросил у её родителей тоже во время этого праздника. Нетрудно было догадаться, что и на этот раз осенью будет сыграно множество свадеб – как следствие нынешних знакомств. Хотя решать будут, конечно, родители.

А ночью пошли танцевать. Алклета вывела всех на берег, на вершину плоской и низкой скалы недалёко от пристаней, но так, чтоб их было не видно, а были только небо, лес, камень и поросшая вереском земля. Танцевать должны были не все, только девушки, нарядившиеся на этот раз в широкие длинные – до щиколоток – рубахи из самого тонкого льняного полотна, которое можно было изготовить, и короткие тонкие складчатые юбки, стянутые на бёдрах шарфами. Мужчины развели пять огромных костров, расположив их полукругом, как бы отрезав выбранное место от остального мира, воткнули в землю тридцать четыре факела, да ещё, конечно, раздали девушкам свечи – толстые и плотные, прекрасного белого воска.

Ингрид дрожала на ветру, словно ей и в самом деле было холодно, хотя как раз холода она и не ощущала. Её грело выпитое спиртное да возбуждение, присутствующее здесь везде и словно бы пропитавшее воздух. Ветер, тянущийся от леса, пах им, словно веселились не только люди, но и сама природа. Так что, если уж судить строго, Ингрид дрожала от того же, от чего все – от предвкушения. Этот танец на берегу будто обещал ей что-то.

Громко и тоскливо запела флейта, а затем, изливаясь неземной грустью, вступила свирель. Был ещё инфал, и не один, звучали и другие инструменты, но только флейту и свирель Ингрид слышала и воспринимала отдельно. Музыканты прятались во тьме, их было не видно ослеплённым кострами и факелами, и потому казалось, что музыку доносит ветер из самых глубин леса, из самого сердца Земли. Музыка была не особенно красивая, но древняя, глубокая, полная какого-то таинственного смысла.

Алклета говорила Ингрид: несмотря на то, что существуют некоторые традиционные формы этого танца, танцуют его, в общем-то, как придётся, как запросит душа. По крайней мере, после начальной фигуры, когда девушки кружились, стараясь сохранять ровный овал и не позволить погаснуть своей свече, они были вполне спободны в выборе следующих шагов. И когда Сорглан подвёл её к краю этого овала, поджёг ей свечу с помощью кремня и огнива (на это, к изумлению Ингрид, ушло куда меньше времени, чем она ожидала; может, так только в умелых руках?), первые моменты она больше всего боялась погасить огонек. Но местные свечи оказались не то что