– С чем?

– С замужеством.

Ингрид рассмеялась.

– Поверь, мама, меня это волнует в последнюю очередь.

– Но почему?

– Потому что я не собираюсь замуж.

– Как? – Алклета выглядела потрясенной. – Совсем?

– Да.

– Но, доченька. Я понимаю, конечно, что тебе многое пришлось пережить, твои отношения с мужчинами были трудными? – Ингрид молча кивнула. – Я тебя понимаю. Первое время у меня тоже не было сил спокойно смотреть на мужчин, и Сорглан, понимая это, даже не трогал меня после случившегося почти целый год. Но потом я успокоилась. Мне помогла его любовь. Ведь может так случиться, что ты встретишь того, кого полюбишь. И тогда ты всё же решишься выйти замуж.

– Хорошо, тогда пока́ не собираюсь замуж.

– Но может случиться, что ты встретишь того, кого полюбишь, и именно сплетни помешают вам пожениться.

– Тот, кто будет любить меня, не поверит сплетням. Он поверит только моим словам. А зачем мне в мужья тот, кто не будет меня любить?

Алклета вздохнула. В глазах её было усталое «Какие же вы, дети, наивные существа».

– Ну что ж… Похоже, я не смогу тебя убедить вести себя благоразумно.

– Я считаю ниже своего достоинства обращать внимание на сплетни.

Графиня ещё раз вздохнула и больше ничего не сказала. Она не отличалась твёрдостью и жёсткостью характера, чтоб добиваться желаемого любой ценой. Кроме того, она очень любила свою дочь, уже теперь относилась к ней так, как будто сама её вырастить, долгожданную и бесценную, такую, какую всегда хотела родить. Она не находила в себе сил что-либо ей запрещать, и этот спор был для неё мучителен. Кроме того, она поняла, что не сможет переубедить Ингрид, потому что та явно была глубоко уверена в своей правоте. Да и, если подойти к вопросу бесстрастно, чего было опасаться, в самом деле? Склонности к инцесту Алклета в дочери не видела – Ингрид говорила о Кануте спокойно и общалась с ним безмятежно.

В это же время примерно такой же по содержанию разговор происходил у Сорглана с Канутом, но в том было отличие, что отец семейства обладал необходимой твёрдостью и знал – лучше сейчас отсечь с решительностью, чтоб потом было легче. Подход хирурга и воина, на который трудно решиться, но который в сфере человеческих отношений является самым выигрышным.

Впрочем, Канут не отпирался.

– Ты понимаешь, что ты говоришь? – резко осведомился Сорглан, услышав его признание.

– Прекрасно.

– Ты говоришь о любви к собственной сестре!

– Я знаю.

– Ты понимаешь, как это выглядит и что означает?

Канут промолчал.

– Ты мужчина, – подумав, напомнил граф. – Ты должен взять себя в руки.

– Я держу себя в руках.

– Ты должен справиться с этим чувством.

– Не могу. Не могу, отец. Я знаю, что она предназначена мне, и только её я могу любить.

– Ты говоришь как зелёный юнец!

– Я говорю правду.

Сын был достоин отца и не хуже него умел быть твёрдым. Он смотрел в глаза Сорглана с уважением, но и с осознанием своей правоты. Он как бы говорил взглядом «Я таков, каков я есть. Прими – или отрекись, но я останусь прежним, какой бы выбор ты ни сделал». И отцу стало жалко сына. Не так-то сложно было понять его чувства, достаточно поставить себя на сыновнее место. Что бы было, подумал Сорглан, узнай я, что Алклета – моя сестра?

Он положил руку Кануту на плечо и прижал к себе.

– Бедняга, – произнёс он негромко, но в этом одном слове было всё – и любовь, и понимание, и остальные чувства, которые могли бы хоть немного утешить и поддержать. – Тяжело же тебе придётся, когда Ингрид будет выходить замуж.

Канут стиснул зубы.

– Я хочу, чтоб она была счастлива.

На этом разговор и закончился. Ни Ингрид, ни Канут не узнали, о чём говорили супруги между собой, но больше вопросов к бедовым детям у них не возникало.

...

Во владения графа Бергденского стали съезжаться гости – не только подвластные богатые фермеры и вассалы, но и господа столь же знатные, может, лишь менее богатые. Прибыл граф Ардаута, граф Эунмора, граф Атлейский и его ближайший друг – повелитель Ронхилла, тоже граф. Прибыло несколько баронов из Галада, а это уже не ближний свет. Сорглан всех принимал радушно, а Алклета, сама Алклета, по такому случаю заставила себя чувствовать себя получше и размещала знатных гостей, заботясь, чтоб каждому было уютно. Кроме того, надо было устроить и слуг всех приезжих, служанок их жён и их багаж. Этим уже занималась Хита. А служанки рангом пониже сбивались с ног, стремясь не только накормить и обслужить гостей, но и приготовить достаточно яств для праздничного стола.

Каждое утро граф и его кормчий – оба они прекрасно умели предсказывать погоду – выходили на берег залива и смотрели в небо. Они ждали признаков хорошей погоды на грядущий день, а тем временем женщины поставили вариться пиво, мололи муку на пироги и готовились разом испечь, сварить, поджарить и подать столько всякой еды, чтоб даже прожорливые мужчины не смогли съесть всего – такова была традиция. Ингрид и сама заразилась этим стремлением; как многие женщины, она очень любила собирать праздничный стол и теперь торопилась всё подготовить, чтоб угощение включало не только традиционные блюда, но и те, что она сама успела ввести в обиход.

Наконец граф с уверенностью заявил, что следующий день будет солнечным и последующий тоже, и на кухне закипела работа. Туда спустились даже супруги и дочери лордов, поскольку всё та же традиция требовала, чтоб в готовке принимали участия абсолютно все представительницы женского пола, исключая тех, что лежат в колыбелях или от старости уже не спускаются с постели. Конечно, графини и баронессы не потрошили птицу или рыбу, не чистили картошку, но вот готовить различнейшие лакомства, от засахаренных фруктов и орехов, сваренных в меду с загустевшими сливками, до напитков, впролне могли.

Молодые и не очень молодые женщины увлечённо сплетничали и с любопытством поглядывали на нового члена семьи Свёернундингов, на новоявленную дочь графа, которая, пачкая пальцы в креме, намазывала коржи для торта. Тортов она планировала сделать не меньше трёх десятков, но ожидала, что и этого будет мало. Так что ей предстояло много забот. Кроме того, надо было всё