«Это же она! Та самая, которую утром перерезало пополам».

Жуткое существо было все ближе, и Рома уже видел жадную улыбку на окровавленных губах.

Роман снова побежал, не разбирая дороги. Подальше, подальше отсюда! Трамвай за его спиной заливался издевательским звоном.

Когда Роман выдохся в очередной раз, не в силах бежать, то почти равнодушно понял, что все его попытки удрать были бесполезны. Как собака, что кружит, пытаясь ухватить свой хвост, он кружил по улицам, чтобы снова прийти к дому номер сорок четыре на Николаевской улице.

Он сел на асфальт, обхватив голову руками. Ему не выбраться. Прости, Пичуга, не сходим мы с тобой в кафе. При мысли о родителях зашлось сердце.

Вдали послышался рев двигателя. Только в этот момент Рома понял, какая неестественная тишина царила на улицах зловещей окраины. Он повернул голову и увидел приближающуюся машину.

Что это? Очередной кошмар?

Машина остановилась в двух шагах от него, дверца распахнулась, из салона выскочила Пичуга.

– Рома! Ты как? В порядке?

Он недоверчиво смотрел на нее.

– Это ты?

– Я, я, кто же еще, садись в машину! Быстро!

Дважды ей повторять не пришлось. Роман забрался на пассажирское сиденье рядом с Пичугой, и они поехали.

Некоторое время Рома не мог выдавить ни слова, но потом, когда за окном показались корпуса заводов и складские помещения, когда на дороге появились машины, а на тротуарах – пешеходы, он облизнул пересохшие губы и сказал:

– Спасибо тебе. – Голос дрогнул. – Как ты меня нашла?

– Ты ведь сам мне адрес назвал. Я ждала от тебя сообщения или звонка, ты обещал сказать, как дела. Только молчал. Тогда я позвонила, но твой телефон был выключен. Прошел, час, два, я поняла: что-то точно произошло. Попросила у отца машину и поехала за тобой.

– Я… Слушай, я не знаю, что стало бы со мной, если бы не ты.

– Зато я знаю, – угрюмо отозвалась Пичуга. – Но не могла же я потерять тебя как раз тогда, когда ты впервые заикнулся о том, чтобы сходить со мной на свидание. – Она слабо улыбнулась, а потом прибавила уже серьезно: – Никто другой тебя не нашел бы. Но у чокнутой Пичуги, знаешь ли, свои методы. Может, когда-нибудь и расскажу.

Роман потер переносицу и посмотрел на свою спутницу. Она больше не казалась ему странной, и Роме стало стыдно, что он считал, будто эта девушка слегка с приветом. Ему захотелось извиниться перед ней, о многом хотелось поговорить, но вместо этого он спросил:

– Как тебя зовут? Я имею в виду, по-настоящему?

– Изабелла, – поколебавшись, ответила девушка. – Слишком пышное, королевское имя. Оно мне категорически не подходит. И вообще – Изабелла Пичугина! Краше некуда. Никогда родителям не прощу.

Роман тихонько засмеялся.

– Я же говорю. Смех, да и только.

– Ты не поняла, – сказал он. – Я не над именем смеюсь. И не над тобой. А просто от радости, все ведь так хорошо.

Она неуверенно улыбнулась в ответ.

– Скажи, Изабелла, могу ли я пригласить тебя сходить со мной в кафе? Или в кино? Или сначала в кино, а потом в кафе?

Машина ехала по знакомым улицам, люди шли по своим делам, машины гудели, дети смеялись. Привычный и прекрасный в своей обыденности мир жил по понятным законам, и Рома думал, как же это замечательно.

Заветный перстенек

Ехать к бабушке в деревню копать огород Богдан не хотел. Да и кому бы такое понравилось? Вместо того чтобы поехать с друзьями к кому-нибудь на дачу или с Инной сходить куда-то, придется ехать к черту на кулички, в глушь, два часа трястись на электричке, а потом все майские праздники пахать, как конь!

Мать с сестрой не поехали, отправились к маминой сестре в соседний город.

В прежние годы к бабушке ездили все вместе, всей семьей. Но в этом году все изменилось. Отец ушел из семьи, у него теперь молодая жена, кстати, его бывшая коллега. После вуза пришла, и закрутилось у них. Ему не до огородов. А мама сказала, с какой стати она к бывшей свекрови поедет? Морковку с картошкой проще в магазине купить, чем из Николаевки на своем горбу переть. Если честно, мама и бабушка никогда особо не ладили, а уж теперь, после ухода отца…

– Ты уж съезди, Богдан, будь мужиком, – сказал отец по телефону, – бабушке одной тяжело. Она не справится.

«Если бы ты мужиком был, мать бы ради этой свиристелки, которая в дочери тебе годится, не бросил», – хотел сказать Богдан, но не решился. Не привык в таком тоне с отцом говорить, хотя и относиться к нему, как прежде, не мог тоже. Не мог простить предательства.

Лиза – та вообще с ним не разговаривала.

– Я просто никак не могу вырваться, понимаешь? А я тебе потом куплю… Что ты хочешь? Наушники новые? Кроссовки?

– Ничего, – бросил Богдан.

Но съездить обещал. Не из-за отца, а из-за бабушки. Она-то в чем виновата? Не она же отца уговорила из семьи уйти.

Деревня была большая, но неопрятная. Богдану здесь никогда особо не нравилось. Заборы черные, кривые, дома кособокие. Дорога разбитая, вода в речке мутная. Словом, тоска зеленая. Он и в прежние годы надолго не оставался, хорошо, что родители не настаивали.

– Бабуль, ты бы продала дом и уехала отсюда, – сказал Богдан.

– Я бы, может, и продала, да кто купит-то? Кому надо, – вздохнула она.

И правда, некому.

Домик у бабули был небольшой, но аккуратный, похожий на рисунок из книжки с народными сказками. И готовила она вкусно: пирожки с яблоками и капустой пекла, беляши, рассольник варила. Но все равно Богдану хотелось сделать, что нужно, перекопать, что бабушка скажет, и уехать поскорее, в город вернуться.

С вечера, как внук приехал, бабушка только и делала, что угощала его и расспрашивала. Про отца говорить было неловко, и эту тему они дружно обходили стороной.

Поутру, покормив Богдана завтраком, бабушка отправила его в огород, определив фронт работ: «Вот от сих копай и прям досюда».

Богдан оценил масштаб и тяжело вздохнул. В прежние времена копал в основном отец, а они все так, на подхвате. Как он один-то справится?

Но ничего, верно говорят: глаза боятся, а руки делают. Богдан сунул в уши наушники, включил музыку, и дело пошло. В какой-то момент он даже втянулся, азартно стало. Очертит линию, до которой в ближайшие два часа надо дойти, а потом