В лучах фар вдруг появилась черная фигура, ужасно размахивающая руками. Антон изо всех сил нажал на тормоза и успел только мимолетно подумать: «Ну, теперь всему конец». Но он не зажмурился и, только вцепившись в руль, изо всех сил откинулся на сиденье. Он услышал, как позади загрохотали цистерны. Вездеход занесло и поставило поперек дороги. Человек исчез — может быть, под гусеницами. «Сволочь», — подумал Антон, с трудом отклеиваясь от спинки сиденья. Он был весь мокрый от напряжения и ужаса. В фонарь забарабанили…'

В дверь постучали, и тут же клацнул замок, обрывая чтение — как всегда, на самом интересном.

На пороге возник давешний майор Скворцов, уже не в комбезе, а в мундире с внушительной колодкой наград.

— Здравия желаю, товарищ Гарин, — ворчливо поздоровался он, кидая ладонь к фуражке. — Извините за долгое ожидание, но — дела! Мне приказано сопровождать вас.

Я скоренько обулся, накинул куртку — и покачал на ладони неведомое в «Альфе» издание Стругацких.

— А можно я Комитет обездолю на один томик? Не дочитал.

— Можно, — фыркнул майор. — Выходим!

Тот же день, позже

«Бета»

Москва, Сретенка

Удивительно, но конспиративная квартира располагалась ровно в том же самом месте, что и в родимой «Альфе».

«Дублерка» высадила нас с майором у подъезда четырехэтажного дома. Двери настежь, в парадном ни души, а лифт дожидается единственного пассажира.

В кабину я вошел в гордом одиночестве, и вышел к порогу «нехорошей» квартиры.

«День открытых дверей…»

Сунув стибренный шедевр под мышку, я аккуратно прикрыл створку за собой, и прошагал в пустоватый, меблированный, но явно нежилой зал. У стола, придвинутого к окну, стоял рослый пожилой мужчина, разливавший бордовое вино по двум бокалам — сосуды нежно позванивали, соприкасаясь кромками.

Временный хозяин обернулся, и я вытолкнул:

— Здравствуйте, Александр Николаевич.

Шелепин, а это был он, щедро улыбнулся.

— Здравствуйте, Михаил Петрович! Не побрезгуйте! «Хванчкара», и года хорошего. Ну, за знакомство?

Наши бокалы сошлись, расталкивая краткий перезвон. Я с чувством отхлебнул. Хорошо пошло.

Отставив бокал, Генеральный секретарь прошел к окну, уминая ковер остроносыми туфлями.

— Прежде всего, Михаил Петрович, — заговорил он по-прежнему энергично, напористо, — я вам не враг. Ни вам лично, ни всему вашему Союзу ССР! Да, я в курсе, зачем вы и ваши товарищи посланы сюда, и кем посланы. Хотите вернуть на родину «попаданцев»? Да пожалуйста, забирайте! Мы сами готовы организовать… м-м… Исход, и даже выплатим вашим людям компенсации золотом…

— О «попаданцах» вам агент «Физик» доложил? — ввернул я неласково.

— Именно! — покрутившись по комнате, генсек наконец-то сел, заняв диван. — Михаил… нет, давайте, чтобы не путаться, звать его по фамилии. Он же сам ее выбрал! Так вот, Браилов — мелкий прохиндей и жалкий компилятор, но другого у меня просто не было… Давайте, я вам расскажу, что ли, как все начиналось — тут, на нашей стороне, — он задумчиво потер ладони. — Браилов появился на моем горизонте в семьдесят девятом, когда вышла его статейка с грифом «Для служебного пользования». В ней он сводил добытые факты и делал вывод: телегенность, то есть проницаемость «Беты» со стороны «Альфы» гораздо выше, чем от нас в «Альфу». А вот в «Гамму» как раз легче попасть из «Беты». И предлагал создать секретный центр наблюдения за «Альфой». Мне эта тема была интересна, и центр создали на базе давно законсервированного объекта на краю Московской области. И надо же такому случиться — на том же самом объекте, только в «Альфе», заработал ваш институтский «ящик», Михаил Петрович! Чуткие приборы Браилова улавливали всё — телефонные разговоры, телерадиопередачи, даже работу ЭВМ! На основе подслушанного, а затем и подсмотренного, Браилов соорудил громоздкую, жрущую массу энергии, но рабочую установку по переносу материальных тел во времени и пространстве. Содрал у вас, Михаил Петрович, списал, как нерадивый двоечник у соседа-отличника! Я не сразу понял, кто Моцарт, а кто Сальери, но, когда до меня дошло, захотел свести знакомство с вами. Разумеется, Браилову эта идея чрезвычайно не нравилась! Кому же хочется выглядеть ничтожеством? Он долго изворачивался, то родной дочерью прикрывался, то женой-«попаданкой»… Мы его прижали, так он бежал к вам, частично раскрыв себя! Пожалейте, мол, честного ученого! Простите, что шпионил, иначе злобные «шелепинцы» сразу бы впаяли «десять лет без права переписки»!

— Но отражатели по всему вашему Союзу, — вставил я, — они ведь подтверждали его слова. Как бы…

— Именно, что как-бы! — с жаром воскликнул Шелепин. — Вы поймите, никто не вершит политику в белых перчатках. И у нас здесь, уверен, еще хватает нераскрытых агентов вашего КГБ, как и у вас пригрелись наши чекисты! Мы хотим знать, что там и как, в «Альфе», да и вы не прочь иметь понятие о жизни в «Бете»! И это нормально. Если честно, вашего Андропова я уважаю и ценю, в грядущих моих хотелках даже Союз наших Союзов вырисовывается! Меня, Михаил Петрович, по-настоящему беспокоит «Гамма». Вам что-нибудь известно о ситуации в гамма-пространстве?

— Нуль целых, хрен десятых, — покачал я головой. — Из «Альфы» туда не пробиться, энергии не хватит…

Меня не покидало ощущение, что я подхожу к краю пропасти. Александр Николаевич включил большой телевизор, и вставил кассету в «видик».

— Я сам собрал «нарезку» из тамошней хроники, — негромко пробормотал он, — из «гаммовской»…

И здешний «Рекорд» окатил меня давно забытыми телепомоями времен «перестройки» — с экрана вещал «Меченый», толкуя о «новом мышлении» и «гласности». Разудалые «демократы», вроде жабообразной Новодворской, восторженно трясли плакатами, а «Союз нерушимый» корежило и ломало — по границам «братских республик», по семьям и давешнему родству душ.

Шелепин молча убавил звук.

— Когда мне доложили, что вы, Михаил Петрович, еще и предиктор, оказывается, — негромко, даже как будто печально выговорил он, — мое желание встретиться с вами усилилось до предела. Вот это, — ладонь генсека вяло мотнулась к телевизору, — творится там сейчас. Он лайн. А теперь подумайте, и скажите: откуда вы?

— Из «Гаммы», — выдавил я, и мне стало тошно.

Всплыли в памяти все те мелкие различия, на которые я старался не обращать внимания. Мой роковой 2018-й случился явно не в «Бете», где тутошний Хрущев не решился развенчивать «культ личности». Но и «Альфа» — не мой мир.

Достаточно вспомнить ракету Н-1. Когда Брежнев вернул «лунный проект» к жизни и Генеральным конструктором назначил Козлова, Глушко успел бы по всем бюро выветрить сам дух «Раската», а новенькие, не испытанные еще «Царь-ракеты» пустил под ножи бульдозеров. Так было в моей «прошлой жизни», но в «Альфе» заделы сохранились еще до моего «попадоса», до моего «микровоздействия».

И только «Гамма», паршивая «Гамма», в точности совпадала с тем прошлым, будущим и настоящим, в которых я жил, метался и мучался шестьдесят лет с хвостиком.

«Адекватно, Миха, адекватно…»

Глядючи на меня, Шелепин вздохнул и протянул пухлую папку, завязанную тесемками.

— Здесь более-менее полное досье на вас, Михаил Петрович. Наши агенты в «Гамме» постарались собрать как можно больше фактов. Ознакомьтесь на досуге. Возможно, мы не правы, и «Гамма» вовсе не ваш родной мир…

Я лишь уныло кивнул.

— Да, вот еще немного фото… — фактурное лицо Шелепина перетянуло насмешливой улыбочкой.

Я перебрал протянутую пачку. Да-а… Фотограф поработал умелый… На красочных снимках позировали двое — я и Инна.

— Можно, я возьму одно на память? — мой голос звучал ровно, а пальцы вертели бликовавшее фото, где я лежу и мну Инкины груди, а она сидит на мне верхом и счастливо улыбается.

— Берите, — улыбнулся генсек. — Майор Скворцов доложил мне о событиях на даче Щукиных. Вы действовали верно, Михаил Петрович, и грамотно. Кстати, это именно из-за Бубликова ваш дизель-электроход «Бриз» совершил срочную… м-м… эксфильтрацию прямо из одесского порта.

— Вот как? — вздрогнул я.

— Вот так, — улыбнулся Шелепин. — И не волнуйтесь — ваш Бубликов, который из «Альфы», жив и здоров. Он здесь, у нас, в Спецблоке закрытого города Орехова. А тутошний «Буба»… Этот был связным у Браилова, но вел и свою игру.

— И доигрался, — мрачно улыбнулся я.

— Да.