стойкого нутра.

Отворив знакомую калитку в замшелой ограде, сложенной из плитняка, Рита вышла в небольшой дворик, обсаженный туями и пышными розовыми кустами — в отличие от практичных соседок, баба Лика игнорировала корнеплоды в угоду красоте.

— Риточка!

Подвижная старушка живо просеменила навстречу внучке — длинное глухое платье прекрасно гармонировало с седыми кудрями, придавая Гликерии Владимировне «старорежимное» очарование.

— Бабушка! Прости, прости, что так долго не навещала!

— Ну, хоть звонила, — мягко заулыбалась баба Лика. — А я как раз чай заварила, какой ты любишь — с мелиссой!

Женщины, старая и молодая, поднялись на высокую веранду. В детстве Рита любила отсюда высматривать поезда, следующие из Одессы. Товарняки не интересовали маленькую «Ритульку», зато скорые пассажирские…

Вот едут люди мимо в своих купе, и знать не знают, что она смотрит на них. Но пусть они все доедут, куда надо, и пусть их там встретят…

— А мой Миша чай с мелиссой не уважает, — заговорила девушка, умолов горбушку душистого белого хлеба, щедро намазанного маслом и политого тягучим медом. — Говорит, что это профанация, но мне всегда заваривает — в стеклянном чайничке…

— Вы поссорились? — жалостливо спросила баба Лика.

— Да нет… Понимаешь, ба…

И внучка выложила всё-всё, что с нею приключилось с самой зимы.

Выговорилась — и как будто полегчало.

— Завидую! — вздохнула бабушка, улыбаясь поразительно молодыми глазами. — Всегда хотела побывать в Рио-де-Жанейро, где мулаты ходят в белых штанах… А Миша твой обязательно вернется. Понимаешь… — она задумалась. — Я его впервые увидела на твоей свадьбе, и потом, когда вы сюда наезжали. Понимаешь… Вот ты растешь — и меняешься, а он — нет. Миша всегда был и будет таким — особенным. Он никогда не разменяет тебя с Юлечкой на мелкую интрижку. Господи, даже если Миша действительно изменит, не давай ревности ходу! Разберись, поговори с ним, и ты убедишься, что у адюльтера были существенные основания, так сказать, уважительные причины. Риточка, ты не подумай только, что я твоему Мише загодя индульгенцию выдаю! Просто он не такой, как все…

— Может, за это я и люблю его? — Рита ласково погладила натруженные бабушкины руки. — Я немножко поподлизываюсь, ага?

— Все вы, девчонки, одинаковы, — заворковала баба Лика. — Сейчас я тебе кое-что покажу!

Она резво ушла в дом, но вскоре вернулась. Вид у нее был таинственный и довольный.

— Такая?

Рита увидала на старушечьей ладони золотой дукат. Тускло сверкнул Иисусик, и девушка, замирая, перевернула монету — мятежный дож славил Святого Марка.

— Такая! — выдохнула она.

— Она мне от твоей бабушки досталась, — Гликерия Владимировна склонила голову, любуясь маслянистым блеском старинного золота. — Та хотела в голодные годы сменять на мешок муки, но удержалась. Передала мне… Ты только оправь ее, и цепочку найди. Держи!

— Спасибо, бабуля… — смутилась Рита. — А…

— А потом своей внучке передашь! Пошли, заварим настоящий чай, а не профанацию. У меня не только масло есть, я вчера свежей брынзы купила!

— Пошли! — воскликнула Рита, и засмеялась, словно соскальзывая в детство, прекрасную пору счастливой беззаботности, когда всё хорошо — и сейчас, и после.

Глава 15

Пятница, 12 мая. День

«Альфа»

Нью-Йорк, Колумбийский университет

— М-мы все — дураки, — промычал Боуэрс, нетвердой рукой подливая в лабораторный стакан. — Дыр… дры… дрыс-сиро-ван-ные… эти… зверушки. Бегаем, прыгаем… Скажут нам: «Ап!» — встанем на задние лапки. Скажут: «Фас!» — кинемся и будем р-рвать! Надоело… — голос его истончился, переходя в скулеж.

— Вы не правы, сэр, — дружелюбно парировал Роберт. — За последние годы вы переросли всех — и ныне живущих, и ушедших, вроде Ферми или Оппенгеймера.

— Во-во… — кисло забурчал ученый, ладонями оглаживая обрюзгшее лицо. — П-просто зам-мечательное сравнение, Бобби! А ты в курсе, как часто Оппи снились японские девочки? Мертвые девочки — те, которых спалила его чертова бомба! И ты з-знаешь, чего я боюсь… боюсь больше всего на свете? А вот так же, как он, потерять покой! Грянет Третья Мировая, мои чертовы инверторы выжгут города — и загубленные детские души выстроятся в очередь, чтобы являться мне во сне…

Боуэрс помотал головой, словно стряхивая хмель, и оглядел подвал Пьюпин-холла.

«Доб-бился… — он жестко смял губы в саркастической усмешке. — Ах, какой успех…»

— Боб-би… — Лит шутливо погрозил пальцем. — Я ведь все помню! Это ведь ты увел доктора Фейнберга! Вот отсюда, из этой самой лаборатории. А почему ты его не убил? Ведь Даунинг приказал тебе его… того… А?..

— Сэр… — Роберт с упреком глянул на Лита. — Зачем же убивать выдающегося ученого? Тем более, если он ни в чем не виноват.

— А ведь действительно! — Боуэрс окунулся в глубокое пьяное изумление. Он тут же попытался придать телу строго вертикальное положение, и серьезно спросил, водя мосластым пальцем: — Скажи мне правду, Боб. Джеральд действительно жив?

— Да.

— Он у русских?

— Он уже и сам — русский, — мягко улыбнулся Роберт, хотя в глазах его стыл холодок. — Живет там, работает… Только легкий акцент в речи напоминает о прошлом.

— Бобби! — заелозил ученый. — Я тоже хочу, чтоб акцент! Бобби… А давай… ты меня тоже как будто убьешь? А? А на самом деле мы уедем отсюда! Давай⁈ Насовсем!

Боб легко встал, накидывая пиджак.

— Едемте, сэр.

— Куда? — вылупился Боуэрс.

— В Москву, сэр.

Лит заскреб ногами, пытаясь вскочить и одновременно допить налитое.

— Vsegda gotov, tovarisch!

Тот же день, позже

«Альфа»

Нью-Мексико, полигон «Уайт-Сэндс»

Туристы обожали сниматься на том самом месте, где сорок с лишним лет назад испытали первую в мире атомную бомбу. Правда, верхний слой песка, спекшийся в бледно-зеленый шлак, давно вывезли от греха, но кратер засыпать не стали: болванам с фотоаппаратами все равно не объяснишь, что радиоактивная воронка, оставленная «Тринити» — это след сатанинского копыта.

Роберт — в джинсах, светлой ветровке, в бейсболке и с «Никоном» на шее, — почти сливался с болбочущим стадом любопытствующих бездельников. Так же сверкал зеркальными очками да водил челюстью, перемалывая порцию «Ригли».

Просто местечко удобное — секретная авиабаза виднелась вдали, не вызывая к себе никакого интереса почтенной публики. Ну, серый военный «самолетик» гонит по «взлетке»… Ну, приземистые белые зданьица жмутся в пески, да всякие полукруглые ангары, похожие на половинки гофрированных бочек… Скучно, господа.

Открыто вытащив радиофон «Моторола», Бобби негромко вымолвил:

— Плюс!

Серый «Локхид» С-5 «Гэлэкси» как раз взлетал. Тяжело оторвавшись от земли, транспортник сверкнул нестандартным днищем, словно беременным цистерной. Пролетая над базой, самолет неожиданно вспух, разрываемый чудовищной силой, блещущей в разрывах корпуса.

Резкий грохот раскатился над пустыней, пугая туристов. Пузатого «Локхида» больше не существовало — в воздухе плыла туча ярого огня, из которой выпадали раскаленные обломки.

Роберт холодно улыбнулся. Пока леди и джентльмены испуганно кудахчут, жадно фотая взрыв авиационного комплекса «Прометеус», в Аламагордо и Стэнфорде, в Нью-Йорке и на мысе Канаверал отрываются от компьютеров неприметные парни. Они покидают свои рабочие места навсегда, но об этом никто даже не догадывается — мало ли, ну приспичило людям…

А люди резво направляются к стальным дверям сверхсекретных архивов, с ходу набирая заранее разгаданные коды. Безошибочно находят нужные стеллажи, полки, папки — и тихонько изымают документы, пестрящие штампами «top secret».

Хронодинамика, хроноинверсия? С глаз долой! Межпространственные технологии? Из сердца вон!

Всемогущая «Кей-Джи-Би» стяжает компетенции, зачищает информационное поле…

Во избежание.

Суббота, 13 мая. День