Шрифт:
Закладка:
— Сколько раз он делал это?
Юри, объятая ужасом, не смогла разобрать вопрос переводчика с первого раза и лишь после нескольких попыток показала: «Много». Прокурор указал на Ли Ганбока. Чуть замешкавшись, Юри ответила:
— Очень много.
Пак Бохён? Юри ответила:
— Очень, очень много.
Прокурор, с трудом взяв себя в руки, обратился к судье:
— У меня все.
Тут подключился адвокат Хван. Юри уже не смотрела на переводчика, ее умоляющий взгляд был устремлен Ёнду.
— Уму непостижимо. Пастор! Инхо! Скажите мне, как можно оставить детей наедине с насильниками, выставив всех нас за дверь?! Прокурор вообще в своем уме? А! Кажется, поняла. Он же тоже мужчина! Если бы меня, вполне взрослого человека, оставили лицом к лицу с насильником, я не знаю… Это же пытка адская! Если бы прокурором была женщина, она бы такого не допустила.
Со Юджин в негодовании металась по приемной Муджинского окружного суда, а потом вдруг притихла. До нее внезапно дошло, что проблема не только в этом. Она подумала про секретаря Чхве Сухи. Пожалуй, в сравнении с этой надменной, циничной особой прокурор-мужчина не так уж и плох.
В приемную влетел судебный пристав и громко выкрикнул:
— Здесь присутствует опекун свидетеля Чин Юри?
Все трое враз оглянулись на него. По знаку пристава Кан Инхо направился в зал суда.
— У Чин Юри случился легкий припадок. Объявили перерыв. Может, стоит вызвать скорую помощь?
Сначала Кан Инхо, а вслед за ним и Со Юджин бросились к ребенку. Юри, зарывшись лицом в грудь Ёнду, тряслась всем телом, словно маленькая птичка, ненароком залетевшая в помещение. На все уговоры Кан Инхо она так и не подняла головы. Ёнду взглянула на Кан Инхо. В ее глазах стояли слезы.
— Адвокат обвинил Юри, назвав ее лгуньей. Допытывался, кто заставил нас выдумать весь этот вздор. Учитель, мы просто хотим вернуться в общежитие. Вы же сказали, что здесь нас выслушают, если говорить правду. Но это не так! Не мы, а они обманывают, но никто их не останавливает. Здесь все точно так же, как и в нашем интернате.
Первым делом Кан Инхо рассадил детей по местам и попытался оторвать Юри от Ёнду, в которую она вцепилась мертвой хваткой. Юри сопротивлялась, но вскоре затихла в его руках. Невозможно изъясняться с ребенком жестами, когда он приник к твоей груди, однако, похлопывая Юри по спине, он говорил, словно обращаясь к самому себе:
— Все хорошо. Намучилась, бедняжка… Ты у нас молодец! Больше никогда, ни за что не оставлю вас одних! Юри! Ах ты моя Юри…
Он вспомнил письмо Ёнду: «Юри сильно-сильно захотелось, чтобы вы были ее папой…»
Ему внезапно вспомнилась запись в личном деле Юри: «На каникулах изредка посещает дом, расположенный в труднодоступной местности». Подумалось о родителях, что ни разу не приехали навестить ее, и о ребенке, что оставался один-одинешенек в огромном, холодном, пустом общежитии, когда все ребята разъезжались на каникулы по домам. Ему представилась Юри, что смотрит в окно, тоскуя по человеческому теплу. И куратор, что прижимает ее к себе. Кто знает, возможно, в тот самый первый раз, еще до того, как он начал раздевать ее своими чудовищными волосатыми лапищами, Юри на доли секунды подумала: как было бы хорошо, если бы этот человек был моим папой…
Какой-то горячий ком разрастался в груди Кан Инхо и рвался наружу. Это был гнев, безусловно. И еще — отчаянное желание во что бы то ни стало победить в этом суде. И сострадание к этим детям с их нелегкой судьбой… Да много чего. За страданиями и отчаянием этих ребят скрывался огромный мир. Мир тьмы, мир страха, фальши, гнусности и насилия. И он осознал, что уже слился с этими детьми в единое целое и разделить с ними судьбу это совсем не пустяк, а очень много значит для него. Пускай он приехал в Муджин в погоне за пропитанием, однако теперь он словно бы светился изнутри. И этот свет был согревающим и ярким. Его жизнь начала обретать смысл, придавая его личности значимость. Отныне он не просто дикий зверь, рыскающий днями напролет в поисках, чем бы поживиться.
Все так же прижимая к себе Юри, он протянул руку Ёнду и, глядя ей в глаза, сказал:
— Ёнду, следующая — ты! Ты права, я признаю. Это настоящая война! Видишь ли, правда — такая штука, что поднимает голову и заявляет о себе лишь тогда, когда кто-то борется за нее, жертвуя собой. А если мы будем думать, что правда не имеет никакой силы, то она действительно ослабевает. Ёнду! Ты должна набраться смелости! Ради истины и ради Юри… Ты сможешь! У тебя все получится!
Но Ёнду плакала. Она уронила голову на грудь, и стало ясно: она уже ни в чем не уверена.
Вернулся пастор. Он встречался с прокурором, дабы убедить, что нельзя оставлять детей одних во время дачи показаний.
— Решено, что детей будут опрашивать в нашем присутствии. Юри уже не будут трогать. Так что все к лучшему, — проговорил пастор Чхве Ёхан бодрым голосом, его глаза сияли.
А лицо Ёнду внезапно просветлело. Кан Инхо проследил за ее взглядом: к ним, едва передвигая ногами, приближался мужчина с пожелтевшим, осунувшимся лицом в сопровождении мамы Ёнду.
— Учитель! Здравствуйте! — поприветствовала она. — Дату операции назначили, и еще вчера нужно было выехать, но муж настоял, что перед отъездом нужно увидеться с дочкой, поэтому мы здесь…
Отец Ёнду обменялся с Кан Инхо и пастором Чхве легкими кивками, после чего крепко прижал к себе дочь. Закрыв глаза, он молча обнимал ее, его потряхивало. Кан Инхо подумал про Сэми. Если бы на месте Ёнду оказалась его дочь, а сам он имел смертельный диагноз — рак, потерял работу и видел, как рядом с тоской в глазах угасает жена, он на последнем издыхании тоже приехал бы сюда. Чтобы сжать в руке ладошку дочери, поддержать и подбодрить, показать свою безграничную любовь.
Кан Инхо впервые видел отца Ёнду, но он не был для него чужим. Он чувствовал всю его боль и хотел утешить его от имени всех отцов мира.
Заседание возобновилось. Ёнду не ударила в грязь лицом и оправдала надежды, возложенные на нее родителями, пастором Чхве и Со Юджин. Она толково и точно ответила на вопросы прокурора: как директор затащил ее в туалет и что потом происходило, как она стала свидетелем изнасилования Юри. Во время ее свидетельских показании две выпускницы интерната «Чаэ» стали кричать, и их удалили из зала суда. Некоторые зажимали рот обеими руками, чтобы заглушить рыдания.
Лицо судьи, слушавшего показания Ёнду, мрачнело на глазах. Вопросы со стороны обвинения закончились, с места встал адвокат Хван. Буквально пронзая ее грозным взором, он подошел к Ёнду. Взгляд девочки невольно устремился в сторону родителей. На изнуренном лице отца промелькнула улыбка, он добела сжал кулаки и показал их дочери, дескать, держись! В ответ Ёнду плотно сжала губы, продемонстрировав решимость. И, когда адвокат приблизился к ней почти вплотную, она посмотрела ему прямо в лицо. Глаза ее сверкали, как звезды. Уже зная не понаслышке, какой искусный и изощренный оратор адвокат Хван, зал притих.
