заключено: наши солдаты просто-напросто уходят с фронта, убивая собственных офицеров и грабя, и продают свои ружья и даже пушки немцам за бутылку рома или коробку сигар. Мир, он тоже будет продиктован немцами, то есть немцы диктуют, а большевики только исполняют задание… Я был осведомлен об этом по данным нашей разведки и разведок французской и английской. Таким образом, я знаю, куда я иду и с кем я иду. Но я задаю себе вопрос: если я откажусь, тот, кто заменит меня, будет ли он, по крайней мере, иметь достаточно мужества, чтобы не прикрыть измену подписью русского офицера? У меня этого мужества найдется. Даю Вам слово, что это так.

С другой стороны, в Смольном, по-видимому, не все и не совсем единодушны. После моего разговора с Троцким у меня создалось впечатление, что он хотел бы «надуть» немцев, «тянуть» и попытаться не «подписать». Но Ленин и его присные – Зиновьев, Подвойский, Сталин, Крыленко и прочие, за мир во что бы то ни стало, чтобы избежать риска быть выгнанными самими же немцами оттуда, куда их немцы посадили. Я даже задаю себе вопрос: почему это Ленин поручил переговоры Троцкому? Но впрочем, все это сейчас уже сравнительно лишь очень маловажно…

Существенно то, что я еду в Брест. Бог знает, возвращусь ли…»

Участник переговоров в Брест-Литовске подполковник Д. Г. Фокке потом вспоминал, что при обсуждении у переговорщиков не оказалось карты, и генерал Скалон спокойно сказал: «У меня в вещах найдется карта. Сейчас принесу». После этого он встал и вышел. А вот что произошло потом:

«Скалон оставил нас в комнате совещания и прошел в отведенную ему в том же здании личную комнату. Прошло около четверти часа, во всяком случае, не больше двадцати минут, как вдруг в комнату совещания русской делегации без всякого предупреждения вбежал лейтенант Мюллер, крайне взволнованный и побледневший, и громко крикнул по-русски:

– Господа, генерал застрелился!

Эта весть ударила по сознанию как гром из чистого неба.

– Где? Какой генерал? Генерал Скалон?!..

Через открытую дверь нашим глазам представилась такая картина: на окровавленном полу перед зеркальным умывальником на спине лежал генерал Скалон. Руки у него были разбросаны, в правой судорожно зажат револьвер. Он еще жив. Глубоко, с тяжелой хрипотой дышит, грудь высоко поднимается… Генералу делали подкожное впрыскивание, бессильное спасти ему жизнь, но, быть может, способное привести его в чувство и помочь произнести несколько разъясняющих страшный поступок слов. Напрашивается мысль, что это казалось немаловажным для хозяев Бреста, явно озабоченных тем, чтобы на них не пало ничем не заслуженное обвинение.

– Рана смертельна. Нет никакой надежды.

Через несколько минут генерал Скалон, не приходя в сознание, скончался.

Выстрел был сделан из револьвера “Смит и Вессон” крупного калибра, и в самоубийстве нельзя было сомневаться, так как крепко зажатый в правой руке револьвер не мог быть вложен никем, кроме самого генерала. Судя по положению тела перед умывальником, покойный стрелялся перед зеркалом. Выстрел был направлен точно в правый висок, пуля пробила череп, широким отверстием вышла навылет из левого виска, ударилась в стену и рикошетировала на пол. После коротких поисков мы нашли ее на ковре».

Такого поворота ничто не предвещало. Накануне у В. Е. Скалона был день рождения, и ему исполнилось сорок пять лет. Он принимал участие в обсуждениях и даже составил проект отдельных пунктов предложений. Как свидетельствует Д. Г. Фокке, генерал Скалон был спокоен и внимательно прислушивался к тому, что говорилось. По его мнению, решение о самоубийстве возникло у генерала спонтанно, и все объяснили нервным расстройством.

* * *

2 (15) декабря в Брест-Литовске было подписано перемирие между Россией и странами Четверного (германского) союза. Оно начиналось с 4 (17) декабря 1917 года и должно было продлиться до 1 (14) января 1918 года.

Мирная конференция в Брест-Литовске, на которой обсуждались условия сепаратного мира, открылась 9 (22) декабря. Германию представляли статс-секретарь (министр иностранных дел) Рихард фон Кюльман и генерал Максимилиан Гофман, Австро-Венгрию – министр иностранных дел Оттокар Чернин и генерал Максимилиан Чичерич фон Бачани, Болгарию – полномочный министр Андрей Тошев и полковник генерального штаба Петр Ганчев, Турцию – бывший великий визирь Ибрагим Хакки-паша и генерал Зеки-паша.

Советская делегация, которую возглавлял А. А. Иоффе, потребовала заключения мира без аннексий и контрибуций, с восстановлением полной политической самостоятельности народов и соблюдением права народов распоряжаться своей судьбой.

А. А. Иоффе рассказывал потом, как В. И. Ленин инструктировал его:

«Владимир Ильич чрезвычайно настойчиво внушал мне перед моим отъездом в Брест-Литовск, как именно необходимо наших империалистических противников “вытаскивать за ушко да на солнышко”. “Как только они покажут свои империалистические ушки, – говорил он, – вы их остановите и требуйте: а позвольте-ка это записать!”»

Нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий писал:

«Мирные переговоры начались 9 декабря – через полтора месяца после принятия декрета о мире, и потому лживыми являются обвинения против нас продажной и социал-предательской печати в том, что мы не пытались сговориться с союзниками. Мы в течение полутора месяцев оповещали их о каждом нашем шаге и неизменно призывали их присоединиться к мирным переговорам. Наша совесть чиста перед народами Франции, Италии, Англии… Мы сделали все, что было в наших силах, для привлечения к мирным переговорам всех воюющих стран. Вина за то, что мы вынуждены были вступить в сепаратные переговоры о мире, падает не на нас, а на западных империалистов, а также на те русские партии, которые все время предсказывали рабоче-крестьянскому правительству России скорую смерть и уговаривали союзников не брать всерьез нашей мирной инициативы. Так или иначе, 9 декабря начались мирные переговоры. Наша делегация внесла принципиальное заявление, которое характеризовало основы всеобщего демократического мира в точных выражениях декрета 26 октября (8 ноября). Противная сторона потребовала перерыва заседания, причем возобновление работ, по предложению Кюльмана, откладывалось все далее и далее. Было ясно, что делегации Четверного союза испытывают немалые затруднения при формулировке ответа на нашу декларацию».

Заседание мирной конференции в Брест-Литовске. 1918 год.

15 (28) декабря положение дел обсуждалось на заседании ЦК РСДРП (б), где большинством голосов было принято решение затягивать мирные переговоры как можно дольше, в надежде на скорую революцию в самой Германии. В дальнейшем формула была уточнена и приняла следующий вид: «Держимся до германского ультиматума, потом сдаем».

20 декабря (2 января 1918 года) советскую делегацию на мирных переговорах в Брест-Литовске возглавил сам нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий.

А. А. Иоффе объяснял это назначение так:

«Когда в брестских переговорах определенно выяснилась совершенная неприемлемость германских условий мира, тов[арищ] Ленин настаивал на затягивании переговоров именно в целях более ясного выявления перед трудящимися всего мира антиимпериалистической сущности советской политики и чистейшей воды империализма наших противников. “Чтобы затягивать, нужен затягивальщик”, – говорил Владимир Ильич