Его ноги вытянулись, как хвост, через люк. Они слышали, как он топает, бросая вызов полу.

— Всё в порядке, — крикнул управляющий, и Ингельс просунул свою голову сквозь пыль в голый дощатый коридор.

— Здесь, говорите? — спросил управляющий старика, указывая на доски, образующие стену.

— Именно, — ответил старик, уже вместе со своими товарищами выковыривая молотком гвозди. Сквозь открывшиеся дырки тускло проглядывала дверь. Ингельс почувствовал, как улыбка исказила его лицо. Он взял себя в руки. «Подожди, пока они не уйдут».

Как только рабочие открыли дверь кабинета, Ингельс бросился вперёд. Мрачная зеленая комната, поломанный стол, в раздробленных внутренностях которого сидела покрытая пылью пишущая машинка.

— Боюсь, всё так, как я и думал, — сказал управляющий. — Здесь нет прохода. Вы же не ждёте, что мы разрушим стену. Особенно без консультаций с владельцем здания.

— Но должен же быть вход, — заявил Ингельс. — За этой стеной. Наверное, комната, была опечатана до того, как вы заняли это здание. Конечно, мы можем поискать её.

— Вам и не придётся, — сказал старик. Он пнул ногой стену, ближайшую к предполагаемому месту расположения комнаты. Штукатурка осыпалась вдоль трещины, затем они услышали смещение кирпичей.

— Я так и думал, — прокомментировал старик. — Это сделала война, сотрясла здание. Доски в порядке, но с раствором покончено.

Он ударил по стене ещё раз и отдёрнул ногу, затем руками вытащил два кирпича, и часть стены рухнула, оставив отверстие больше метра высотой.

— Этого достаточно! — сказал управляющий. Ингельс наклонился, всматриваясь в заваленную пылью щель. Голые доски, стропила и шифер наверху, должно быть, книжные шкафы, задрапированные тканью вдоль стен, что-то в центре комнаты, полностью закрытое рамой, увешанной тяжёлым материалом, возможно бархатом. Пыль ползла по разгоряченному лицу Ингельса, покалывая его, как в лихорадке.

— Эта стена всё равно бы рухнула, хорошо, что вы были здесь, — сказал он управляющему. — Теперь, когда всё сделано, я уверен, вы не будете возражать, если я осмотрюсь. Если я буду ранен, обещаю не предъявлять претензий. Я подпишу отказ, если хотите.

— Думаю, так будет лучше, — сказал управляющий и подождал, пока Ингельс возился со своим портфелем, вчерашним «Вестником», ручкой и листком из блокнота, вытирая брови, на которых пыль и пот превратились в струйки грязи, потирая дрожащие пальцы. Мужчины перелезли через груду кирпичей и подняли бархатную раму. Под ним на высокой прочной подставке стоял зеркальный телескоп почти в тридцать сантиметров длиной. Один из грузчиков наклонился к окуляру, коснулся фокуса.

— Не надо! — закричал Ингельс. — Обстановка может оказаться чрезвычайно важной, — объяснил он, пытаясь рассмеяться.

Управляющий уставился на него.

— Так чем, говорите, вы занимаетесь в «Вестнике»? — спросил он.

— Корреспондент по астрономии, — ответил Ингельс, опасаясь, что этот человек может регулярно читать их газету. — У меня не так много работы, — пробормотал он. — Это сенсационная новость. Если можно, я хотел бы провести несколько часов, осматривая эти книги.

Ингельс услышал, как грузчики и их начальник спускаются по винтовой лестнице. «Извивайтесь», — подумал он и осторожно снял покрывала с книжных шкафов, стараясь уберечь телескоп от пыли, чему на протяжении десятилетий служило бархатное покрытие. Внезапно Ингельс поспешил обратно в коридор. В такт качанию его фонарика качались и стены. Он выбрал одну доску, перекинул её через кирпичи и ткнул в стропила над телескопом, прикрывая его рукой. Через минуту шифер скользнул в сторону, и мгновение спустя Ингельс услышал отдалённый грохот.

Он присел на корточки и посмотрел в окуляр. Без сомнения, когда-то здесь имелся стул. Всё, что Ингельс мог видеть — размытое сумеречное небо. «Скоро ночь», подумал он и положил включенный фонарик на книги. Он вспомнил свет масляной лампы, плескавшийся у его ног во сне.

Большая часть библиотеки была посвящена астрономии. Поскольку многие книги и карты являлись астрологическими, Ингельс обнаружил, что некоторые из них написаны восточным шрифтом. Но были и другие, на полках в самом дальнем от запертой двери углу: «История Атлантиды и потерянной Лемурии», «Образ Мира», «Книга Исследований», «Откровения Глааки». Последние составляли девять томов. Ингельс, испытывая любопытство, вытащил их из шкафа, и пыль поднялась перед его лицом, как облака из сна.

Голоса медленно текли по лестнице, далеко внизу продавали кровати. В тесной комнате, затуманенной пылью, скопившейся у дыры в крыше, на которую терпеливо смотрел телескоп, Ингельсу казалось, что он снова погружается в сон. Потрескавшиеся обрывки страниц прилипли к ногтям. Он читал в книгах заклинания, звучащие как голоса, бормочущие во сне, они постоянно переходили в другой неуклюжий стиль. В книги были вложены эскизы и картинки, некоторые по-детски грубые, некоторые поразительно подробные: М'нагала, щупальца чего-то похожего на раздутые сырые внутренности и глаза; Глааки, наполовину погруженное в воду губчатое лицо, выглядывающее из озера; Р'льех, город на острове, торжествующе возвышающийся над морем, огромная приоткрытая дверь. Ингельсу это было знакомо, он спокойно воспринимал информацию. Теперь он чувствовал, что у него никогда не было причин сомневаться в своем сне.

Ранняя зимняя ночь перекрыла дыру в крыше. Ингельс снова наклонился к окуляру. Теперь в телескопе он видел только темноту. Её словно размывало расстоянием; Ингельс чувствовал, как его головокружительно тянет вниз по трубе из тьмы, в безграничную пустоту, которую не может заполнить никакое количество материи. «Ещё нет, — подумал он, быстро отступая от телескопа, — скоро».

Кто-то уставился на него. Девушка. Она хмуро смотрела на дыру в крыше. Продавщица.

— Мы скоро закрываемся, — сказала она.

— Хорошо, — ответил Ингельс, возвращаясь к книге, лежащей текстом вверх в рассеянном свете. Она устроилась поудобнее, открывая ему новую страницу и подчёркнутую фразу: «когда звёзды примут правильное положение». Ингельс уставился на книгу, пытаясь понять. Это должно что-то значить. Туманные книги окружили его. Он покачал головой и быстро перелистал страницы в поисках подчёркнутых мест. Эта фраза повторялась в следующем томе, нет, она была дополнена: «когда звёзды примут правильное положение вновь». Он резко взглянул вверх, в настойчивую ночь над головой. Через минуту он зарычал. Здесь был подчёркнут целый отрывок:

«Хотя вселенная может притворяться непостоянной, её душа всегда знала своих хозяев. Сон её хозяев есть лишь величайший цикл всей жизни, ибо как вызов и забвение зимы оказываются тщетными летом, так вызов и забвение человека и тех, кто принял на себя управление, будут отброшены пробуждёнными хозяевами. Когда эти времена зимней спячки закончатся, и время пробуждения приблизится, сама вселенная пошлёт Предвестника и Создателя, Гхрота. Он тот, кто призовёт звёзды и миры к праведности. Он тот, кто поднимет спящих хозяев из их нор и утонувших могил; кто поднимет сами могилы.