– Допустим, – согласился Тимофей. – Продолжаю. Генрих устроился на работу в фирму, обслуживающую технику в Антарктиде. Для него это – хороший заработок вахтовым методом. Насколько я понимаю ситуацию, трудоустроился он примерно в то же время, когда Габриэла впервые высказала в блоге идею о поездке в Антарктиду.

– Пока все сходится.

– Что сходится? – Тимофей посмотрел на Веронику широко раскрытыми глазами. – Генрих же не мог знать, что Брюнхильда поедет с Габриэлой! Все сходится в том случае, если он хотел убить именно Габриэлу. Да и то – с натяжкой.

– Хм… – Теперь Вероника тоже призадумалась. – И вправду, странно… А может, он и хотел убить Габриэлу? Ну, мало ли, чего мы не знаем о той школьной истории. Может, Брю ему напакостила не так сильно, как Габ? Она вполне могла попытаться защитить сестру, и…

– Да, – решительно тряхнул головой Тимофей. – Эта мысль приходила мне в голову. Вот и получается, что мы имеем два разных дела: анонимщик и убийца. Но беда в том, что я не могу сложить их обоих в портрете одного Генриха Вайса. Человек, решившийся на убийство, не станет писать письма с угрозами. Человек, который пишет письма с угрозами, вряд ли решится на убийство. Тем более если речь идет о разных людях. Я мог бы предположить, что мы имеем дело с диссоциативным расстройством психики.

– Дис… чего? – поморщилась Вероника.

– Раздвоением личности. Однако и здесь возникает натяжка. Обычно личности как-то компенсируют друг друга, а в нашем случае мы имеем двух маньяков с практически идентичными маниями: месть. Это странно.

– По-моему, раздвоение личности – само по себе странно…

– Подожди. И вот тут возникает третий осложняющий момент – отвертка.

– Тиш, ну мы же обсуждали…

– Сказанные нами слова никак не влияют на объективно произошедшие события. Из старого уравнения – Габриэла, я, отвертка. Что, по-твоему, должен подумать компетентный следователь?

– Что все это – какая-то хрень, не имеющая отношения к делу?

– Нет, – покачал головой Тимофей. – Он должен подумать, что убийца – я.

Вероника вздрогнула, но руку Тимофея не отпустила. Пробормотала:

– А это еще что за новости?

– Генрих Вайс будет отрицать свою причастность к убийству и к анонимным письмам, – принялся перечислять Тимофей. – Никаких прямых улик, указывающих на него, нет. Все, что есть, – привязка к старой школьной истории с теми же действующими лицами. В этом плане мы с Генрихом – в одинаковом положении.

– Но ты же не мог убить! – воскликнула Вероника.

– Не так громко, пожалуйста. Объективно: я мог убить.

– Полная чушь! Мы вместе ездили смотреть пингвинов. Я и Конрад – свидетели. Мы вернулись вместе. А Габриэла уже пропала!

– Сколько прошло времени с тех пор, как я сказал тебе найти Габриэлу?

– Минут пять, – предположила Вероника. – Ну… Ну, может, десять.

– Если Габриэла уже была на улице, я мог незаметно выйти, прихватив отвертку, убить ее и вернуться к себе в комнату незамеченным. А может быть, кто-то меня даже видел. И это всплывет позже.

Вероника почувствовала, как, несмотря на два одеяла и свитер, ледяной холод ползет по ее коже.

– Тогда, четырнадцать лет назад, я тоже ни в чем не был уверен, – бормотал Тимофей, и рука его подрагивала. – Да, тогда я оказался невиновным. Но если во время припадков я не помню себя, то нельзя поручиться, что я невиновен и в этот раз.

– Бред и наркомания, – заключила Вероника. – Чтобы все это провернуть, тебе нужно было точно знать, где находится Габриэла. И она должна была стоять на этом самом месте. Это – невероятное везение!

– Или – совершенно холодный и беспристрастный расчет, – возразил Тимофей. – То есть именно то, что я умею. Перед тем, как ехать с тобой смотреть пингвинов, я запросто мог назначить Габриэле свидание – в определенное время, в определенном месте. Итого – в руках следователей будет зеркальное отражение давнего убийства и мои отпечатки в комнате Габриэлы: я пошел туда сразу после того, как ее начали искать. Этого будет достаточно для моего задержания или даже ареста. Потом будет психиатрическое освидетельствование, поднимут старую историю болезни, выяснится, что я вполне мог все это провернуть, и – дело закрыто.

Вероника решительно выпуталась из одеяла и села рядом с Тимофеем.

– Ты сам-то веришь в эту чушь? – спросила она, глядя ему в глаза.

– Вера тут совершенно ни при чем. Есть факты, и факты говорят против меня так же, как против Генриха. Против меня – даже больше. Генрих, по крайней мере, не приходил в комнату Габриэлы сразу после ее исчезновения.

– Это ты так думаешь.

Тимофей дернулся.

– Что?

– А то! С чего ты взял, что он не приходил? Он мог побывать там еще до тебя – это раз. У него было куда больше времени и возможностей убить Габриэлу – это два. И, наконец, три: ты при всем желании и при всех своих припадках не смог бы отправлять Брю анонимные письма из Мюнхена. Потому что, когда все это началось, ты был в Москве! Так что не льсти себе, Тиша. Ты, конечно, личность мефистофельского типа, но убийцей я тебя совершенно не вижу.

– Думаешь? – переспросил Тимофей.

– Уверена. И… Ну да, в общем, соболезную – насчет смерти Габриэлы.

– Она ведь тебе не нравилась.

– Зато нравилась тебе. И ты упустил еще один важный нюансик. Если у тебя могли быть причины убить отчима – хоть какие-то, – то причин убить Габриэлу у тебя не было от слова «совсем». Вы с ней даже в Сети – не конкуренты. Разные аудитории что по языку, что по направленности.

Тимофей медленно кивнул, а потом – резко встал. Покинутая рука Вероники упала на одеяло.

– Спасибо, – сказал Тимофей.

– Да не за что, – пожала плечами Вероника. – Если уж предполагать, что Габриэлу убил не Генрих, а кто-то другой, я бы поставила на мистера Плохого Парня.

62

Брю не спала. Она сидела и черкала в своем блокноте под светом настольной лампы. Эта привычка была у нее с детства. Что-то среднее между фрирайтингом и интуитивным рисованием. Отдельные слова и рисунки соединялись в сюжеты, а иногда так и оставались разрозненными и бессвязными осколками чего-то неведомого. Иногда из них получались песни, чаще – ничего не получалось. Главное же – это занятие помогало ей расслабиться и перестать думать.

Сейчас думать не хотелось.

В дверь тихонько постучали. Брю закрыла блокнот, отложила карандаш и подошла к двери.

– Кто? – спросила она.

– Брю, это я.

Сердце стукнуло. Лоуренс…

– Что…