едва дошла до дома священника и там провела ночь. Через несколько недель княгиня была уже при дворе и в милости. Екатерина возвратила ей все, что некогда потерял муж ее.

Позднее многострадальная приняла схиму и жила в Киеве, в монастыре, под именем старицы Нектарии. Княгиня Наталья, по преданию, бросила свое обручальное кольцо в Днепр и постриглась в монахини в одежде фрейлины с Екатерининскою лентою через плечо.

Сын ее, по семейным преданиям, был самым суетным, мелочным и тщеславным человеком и едва не попал в большую беду: он затеял заговор и хотел возвести на престол Иоанна Антоновича при содействии родственника своего князя М. И. Долгорукова, точно такого же тщеславного человека; по рассказам, последний у себя в преогромном деревянном доме имел на подмостках раззолоченный трон, на котором и сиживал, и редко в присутствии гостей сходил с него.

Существует рассказ, крайне, впрочем, сомнительный, будто бы он посещал в Шлиссельбурге Иоанна Антоновича в одежде афонского монаха.

В доме уединения в 1810 году, помимо графа, жила еще Анна Николаевна – калмычка, весьма важное лицо в Кускове.

С 1810 года дом этот жадные опекуны стали отдавать внаймы, и его нанимала для летней дачи, прельщенная преданиями старины Кусковского театра, известная актриса Е. С. Сандунова; весною 1812 года нанял было его купец 1-й гильдии Чертков, но отказался из опасения сырости, затем в июне нанимал М. Ф. Бестужев за 500 рублей и также отказался из опасения сырости; уже в июле явилась придворная актриса Сандунова и давала 350 рублей ради упущенного времени, но опекуны, ценя дом в тысяч пятьдесят и более, рассудили отказать «политическим образом», а в самом деле потому, что она жила с мужем в разводе; состояние ее было неизвестно, и опасались «неблагопристойных компаний».

Судьба спасла Сандунову от последующей встречи здесь с французами, а ограбленный ими дом был вскоре сломан (см. очерк П. Бессонова).

На конце рощи было небольшое озеро под названием Локасино; искусственная река соединяла его некогда с другими небольшими озерами; через рукава этой речки живописно перекинуты были красивые мосты с раззолоченными перилами; один из них вел в глубину рощи, к так называвшемуся «убежищу философов», или в Тентереву деревню, в красивый домик с зеркальными стенами, полами и плафоном, наполненный тысячами редкостей.

Недалеко от этого дома было другое здание под названием «Метрея»; это был небольшой скотный двор, куда приводили графу на показ его любимых коров. У опушки гая, недалеко от нынешней Гиреевской рощи и дороги в Косино, бил фонтан; в пятидесятых годах в этом гае стояла еще «беседка тишины» и курган.

Беседку окружал некогда искусный лабиринт, а на кургане стояла статуя Венеры; возле нее была львиная пещера; здесь на лаврах лежал лев, под ним была латинская надпись, и здесь же хранилась плита с допотопными окаменелостями, найденная в окрестностях Кускова.

Недалеко отсюда был знаменитый стог сена, который еще помнят некоторые старожилы; при приближении к нему замечалась оригинальная беседка в виде русской избы, в которой за дубовым столом на тесаных скамьях сидели двенадцать мужичков в праздничных нарядах и в интересных позах и пили водку. Это была группа восковых фигур, которая называлась пьяною компаниею. П. Бессонов говорит, что эта группа не изображала русских мужичков, а иностранцев, что тут были восковые фигуры какого-то «Велиуса», «турка», еще «господина без печали, веселого брата», затем «француза» и доктора «Бамбаса вместе с дамой». Судьба этих кукол была самая печальная: портной Иван Пучков и обойщик Нефед Никитин в ночное время перебили их, отшибли им головы и руки, обобрали их платье и продали в Москве. Позднее опустошение этого «шомьера»[77] довершили мыши и всепожирающее время.

Также на идущей мимо театра в Владычино дороге, на том месте, где теперь мост через канал, прежде был так называемый «потаенный фонтан», и стоило только шутнику отвернуть кран, как на бедного, проходившего через мост, лился проливной дождь.

Говоря о бывшем великолепии Кускова, нельзя не вспомнить и о старинных его угодьях. К числу их принадлежала и та роща, которая теперь известна под именем зверинца; зверинец был в окружности до трех верст; еще заметны теперь два пересекающихся под прямым углом в средине леса проспекта и видны следы каменной башни, служившей сборным местом охотников, но уже нет следов построек настоящего зверинца, где содержались разных пород звери: черные американские, серые русские и сибирские медведи, лоси, лисицы и проч. Стада оленей ходили свободно; их считалось до шестисот голов; остатки этих стад выведены отсюда в 1809 году, и зверинец уничтожен. Охоту графа составляли обыкновенно сорок псарей, сорок егерей, сорок гусаров и т. д., все по сорока.

Но охота графа принимала иногда более огромные размеры, и тогда театром ее делались все окрестности; сотни наездников и амазонок, благородных гостей графа, цвет тогдашней аристократии, множество богатых экипажей, блестящих ливрей, лихих скакунов в раззолоченных уборах – все это составляло прекрасную картину, напоминавшую охоты Генриха IV в Булонском лесу или королей английских в Виндзоре.

На другой стороне сада, против грота и «Итальянского дома», возвышалось двухэтажное здание в мавританском вкусе под названием эрмитажа; построен последний был архитектором Валли; в этом здании из нижнего этажа в верхний была машина, поднимавшая на стол 16 кувертов[78]; низ здания был занят тремя буфетами; здесь сервировали стол и приборы, и каждый отдельно поднимался наверх. Здесь был также подъемный диван, поднимавшийся наверх вместе с гостями.

Наверху эрмитажа граф по часам сиживал один, и никто лишний не мог войти туда: все подавалось и принималось машиной. Также необыкновенно богаты были кусковские оранжереи, теплицы, но лучшие деревья перешли к Шереметевым от Черкасского; здесь были бесценные лавровые и померанцевые деревья огромной величины, считавшие уже при графе П. Б. несколько столетий своей жизни.

Оранжереи, теплицы и грунтовые сараи Шереметева снабжали фруктовыми отводками все окрестные поместья и много способствовали развитию плодового садоводства не только под Москвою, но и во всей России.

Для лавровых деревьев были сделаны особые двери, или, лучше, проломы, до 18 аршин в вышину; таких лавров и померанцев было трудно найти даже на юге; некоторые деревья доходили до 18 аршин высоты, кадки вместе с деревом весили до 150 пудов; для перенесения их с места на место требовалось до 100 человек, но на катках их сдвигали с места 60 рабочих; деревьям, по счету слоев одного высохшего дерева, приходилось с чем-то 400 лет; по оценке, сделанной во время опеки над малолетним наследником Шереметева, каждое дерево ценилось 10 000 рублей ассигнациями.

На месте нынешнего