Шрифт:
Закладка:
– Я начал с обычной контрабанды. Наркотики и оружие – все довольно традиционно. Я и несколько человек, мы выходили на яхте в море и там с борта на борт перекидывали сирийский или ливанский товар. Понятно, что покупатели нашлись быстро и с избытком – я разбогател в одно мгновение. Потом на меня вышли люди, которые предложили мне деньги в несколько десятков, если не сотен, раз больше, нежели я мог заработать за все это время. В Европе люди мечтали жить долго и счастливо, они научились делать такие операции, когда орган одного человека можно пересадить другому и тем самым продолжить жизнь. Но им нужны были эти живые органы. Я согласился находить таких людей, Фалькао, привозил их в клиники или к определенному месту, откуда их забирали. Нужны были люди, о которых никто никогда ранее не знал в Европе. Африканцы не годились: их организм, как мне объясняли, изможден вековым голодом и нищетой. Оставались Малайзия, Индия, Филиппины… Я уехал сюда, и через год у меня оказалось больше денег, чем у любого другого богатея страны. И я уже не хотел больше связываться с теми, кому продавал людей. Попросту боялся… И, в конце концов, мои деньги позволяли мне жить как угодно и где угодно.
Уехать в Европу я не мог: это было опасно. Оставаться в Малайзии мне не хотелось, я перебрался в Байхапур и даже пожертвовал приличную сумму на революцию. Я решил начать новую жизнь в Байхапуре и постепенно под видом бизнеса объявлять о своих деньгах. Сразу я этого сделать не мог, у меня было сумасшедшее богатство. Я прожил так года полтора-два, но мои прежние работодатели нашли меня, и тогда я вынужден был сделать выбор: работать на них, как и прежде, или отказать. К тому времени рейтинг уже существовал, и я не мог откупиться незаметно. Тогда я решил собрать все свои наличные сбережения и покинуть Байхапур. Я хотел спрятаться в любом месте, где смог бы продолжать спокойную жизнь.
Таможня Байхапура остановила меня на вокзале перед обычным поездом-паромом из Байхапура на материк, и через неделю меня привезли к стене и закрыли за мной дверь. Когда селезенку, которую поменяли на новую, выбрасывают в мусорный бачок, она еще живая некоторое время, Фалькао. Но, отрезанная от всего живого, она не выдерживает и умирает. Это я понял, стоя перед пустыней за стеной. Прошло уже года три, как я здесь, ты видишь сам, что из этого вышло. И сегодня нет никого, кроме тебя, кто знает обо мне все и даже то, что я абсолютно согласен с таким выводом твоего закона – может быть, мне необходимо еще большее наказание. Сегодня утром я думал, что, если меня забьют палками перед народом, как паршивую собаку, это будет самое лучшее, чего я заслуживаю, и я ждал этого момента. Я действительно хотел, чтобы эти люди прибили меня до смерти…
Вождь замолчал. Афа все еще держал перед собой сигарету, которая давно уже потухла, истлела, превратившись в пепел. Ответить было невозможно. Варгас говорил просто, даже с обыденной интонацией. Подобрать к его словам достойное чувство профессор не мог. Сказанное вождем не входило в понимание ученого о возможностях человеческого преступления. И в то же время Асури испытал неимоверное притяжение к тому, что сказал Варгас. Профессор помолчал несколько минут и неохотно произнес:
– Вождь, позволь мне промолчать?
– Молчи, Фалькао, молчи… Это не тебе я сказал, это при тебе я захотел сказать. Теперь я имею право спросить то, о чем спрашивал раньше. Как ты, создатель рейтинга, оказался в самой бездне человеческого наказания?
– Пока ты говорил, Варгас, я думал об этом и понял, что сказать, как это сделал ты, у меня не получится. Мое присутствие здесь – не расплата за содеянное, нет. Это сознательное решение искусственного интеллекта убрать меня из собственной истории. Но у меня, вождь, есть шанс все повернуть вспять. Я здесь не преступник. Я здесь – для понимания содеянного мною, и сейчас мне кажется, что такое решение вообще находится свыше. Но подтвердить это я не могу, доказать – тем более. Это всего-навсего моя вера и надежда.
– Надолго ты здесь, Фалькао? – неожиданно спросил Варгас.
– Навсегда… – очень тихо и уверенно проговорил Афа.
– Не думаю, Фалькао, хотя понимаю, что ты меня не обманываешь. Тебе завтра на работу?
– Да, я уже сегодня прогулял. – Профессор кисло улыбнулся, но Варгас не обратил на это никакого внимания.
– А что ты умеешь делать, Фалькао?
– Ничего, вождь. Могу только думать, и всё. Я же ученый.
– Ну, Стаевски тоже ученый, но вот видишь, оказался замечательным столяром. Пойдешь к нему?
– Я? К Стаевски? Строгать доски и прибивать их друг к другу – никогда. Варгас, меня устраивает моя работа. Не придумывай мне облегчение.
– Хорошо, тогда я попрошу тебя иначе. Ты понял, что нас не оставят в покое после того, что сегодня произошло. Придет время, и всех нас перережут, как кур на птицефабрике. И не потому, что те люди – негодяи, нет. У них нет другого выхода… Они сожрут или друг друга, или нас. Нас – проще. Это даст им возможность иметь подход к свалке и воде. Ты понял?
– Я понял, что ты сказал, но не понял – зачем?
– Фалькао, единственный способ спастись нашему поселению – это назначить тебя охранником побережья…
– Вождь, я отвечу не думая. Все, что сегодня произошло, – случайность, и я не могу гарантировать, что такое может повториться. Я не в состоянии контролировать себя или просто быть убежденным в своих возможностях. И ты не обольщайся. Оставь меня там, где я сейчас нахожусь, вождь…
– Нет, Фалькао, ты не можешь покидать селение. Даже если то, что произошло, больше у тебя не повторится, то легенда об этом – лучшее орудие защиты. Ты должен быть в колонии постоянно.
– Тогда я буду следить за чистотой в нашем поселении. Мне нетрудно, мы превратимся в
