Вот и сейчас она сказала что-то забавное. Все засмеялись: одни — захлебываясь, игриво и вызывающе, тем особым смехом, каким смеются некоторые девушки в присутствии парней; другие — сдержанно, не нарушая неписаных законов приличия.

Улыбнулась и Марка: в чуть раскосых глазах затрепетало сдерживаемое веселье, полные губы приоткрылись, показав два ряда блестящих белых зубов. Только три морщинки так и остались на лбу; впрочем, сейчас их никто бы не заметил. Красота улыбки, тихое, затаенное воодушевление, озарившее ее лицо, скрыли их.

Все шестеро подошли к липам, сели полукругом, спиной друг к другу, старательно расправляя юбки на коленях.

Парни были тут как тут; они шутили с нарочитой грубостью, развязывали ленты, всячески поддразнивали девушек, пытались разбить полукруг, повалить их. Гана, соседка Марки, хихикая, смело защищалась — и не только для виду; она напрягала всю свою молодую силу, щеки ее раскраснелись. Она пыталась сдержать натиск, направленный на нее со всех сторон, но не устояла. Парни разбили полукруг, с гомоном, с громким хохотом подхватили девушек и повели их на площадку за березовой оградой — танцевать.

Марка вдруг очутилась одна. Она отряхнула и пригладила платье, не решаясь оглядеться вокруг, словно боялась убедиться в том, что знала и так: она осталась в одиночестве, никто не пригласил ее на танцы…

И тут к ней подсел Палько Ридзонь. Он прилег, опершись на локоть, и, покусывая стебелек травы, осмотрелся, словно отыскивая кого-то. Наконец тронул Марку за плечо.

— И ты здесь?..

— И я… — тихо ответила Марка, не поднимая глаз, будто стыдилась, что и она пришла сюда.

Потом она все-таки осмелела и исподлобья кинула робкий взгляд на Пало.

Морщинки на ее лбу выступили явственнее.

— Ганка уже танцует, — сообщила она.

Пало дернул плечом, словно эта новость его не касалась; но по дрогнувшим векам, по тому, как на переносице у него собрались складки, было видно, что это его разозлило.

— Ну и что ж… — сказал Пало с деланным равнодушием.

Он немного подумал, сосредоточенно кусая стебелек. Потом положил руку Марке на плечо. Внутри Марки что-то дрогнуло, и какая-то странная дрожь пробежала по ее телу.

— Идем… — сказал Пало.

Она широко раскрыла испуганные глаза — и тут Пало впервые заметил, какие они большие, лучистые, ясные.

— Нет… не могу… не хочу… — в страхе залепетала Марка. Но в голосе ее звучало страстное желание потанцевать, и она невольно потянулась к Пало.

— Идем! — сердито повторил тот и больно сжал ее плечо.

Марка встала и покорно пошла за ним.

Они прошли среди лип, оба высокие, стройные. Пало был на полголовы выше Марки. Черные волосы, загорелое лицо, густые черные брови, сейчас нахмуренные от гнева; острый нос был великоват и придавал лицу упрямое выражение, но вполне гармонировал с выдававшимся подбородком и крупным ртом. Лицо его сохраняло выражение человека, устремившегося вперед, человека сильной воли и очень страстного. На нем были новые, еще не ношенные черные штаны в полоску и белая полотняная рубаха с распахнутым воротом, оттеняющая загорелую шею; рукава были застегнуты у запястий, поросших черными волосками.

Пало и Марка прошли мимо сидевших под липами людей, и те с удивлением оборачивались им вслед. Будто только сейчас все вдруг заметили, какая Марка стройная и красивая, как гордо она выступает в своем полинявшем голубом платьице рядом с самым красивым парнем в деревне. Обернулся и старый Шалвия, сидевший у кипящего котла с бараниной. Любовно, почти с отцовской гордостью наблюдал он за Маркой, и так же, как у всех, у него мелькнула мысль: «Эх, и хороша была бы парочка!..»

Пало и Марка протиснулись через березовую изгородь — на них повеяло крепким, пряным запахом увядающих листьев. На вытоптанной площадке кружились пары. Тонкая золотистая пыль вилась в воздухе, достигая колен танцующих, сплеталась в причудливые узоры и завитки и медленно легким слоем оседала на землю.

Пало тотчас увидел Гану: откинувшись, она весело улыбалась своему кавалеру, увлеченная танцем, наслаждаясь движением. Пало вздрогнул и нахмурился еще больше, когда взгляды их встретились. Он злобно дернул Марку за руку.

Они вошли в круг. Музыканты играли вальс.

Пало выждал начало такта и закружил Марку. Она слегка оперлась на его плечо, зажмурила глаза, как человек, бросающийся в пропасть, добровольно, с радостью уничтожая самого себя. Ее кинуло в жар, она дышала часто, стиснув дрожащие губы. Наконец отважилась открыть глаза — Пало смотрел не на нее, а куда-то поверх ее головы, и Марка поняла, что он ищет Гану. Зато Марка могла по крайней мере рассмотреть его лицо: как давно, как сильно хотелось ей быть так близко к Пало Ридзоню! Она глядела на сердитые складки у переносицы, и ею овладело непреодолимое желание притронуться к ним пальцем, разгладить их, чтобы они исчезли.

В эту минуту Пало неожиданно опустил глаза, и она не успела отвести взгляд. Взоры их встретились, и Пало снова удивили необычные Маркины глаза: теплые, полные восторга, чистые глаза. Они оба смутились.

— Как ты легко танцуешь, — заметил Пало, потупившись.

Марка только улыбнулась — все ее существо пронизала радость.

Они продолжали танцевать: фокстрот, снова вальс и, наконец, бешеный чардаш, какой здесь в обычае; пыль вихрем кружилась над головами танцующих, прикрыв всех тонкой золотистой пеленой.

Пало уже не так пристально следил за Ганой. Он все чаще и чаще поглядывал на Марку, открывая в ней все новую, неведомую ему красоту, и, когда глаза их случайно встречались, улыбался ей уже не из вежливости, не вынужденно, а радуясь своему открытию, рождающейся симпатии, которая часто предшествует любви.

Запыленные, раскрасневшиеся, они выбрались из круга, вышли за березовую изгородь, сели под липой.

Марка обмахивала разгоревшееся лицо платочком, грудь ее высоко вздымалась.

Пало смотрел на Марку и не мог отвести взгляда. Черные глаза его засверкали, между полураскрывшимися губами блеснули острые зубы.

— Да ведь ты… красивая! — удивленно вырвалось у него.

На Марку нахлынула волна такого прекрасного, невыразимого чувства, какого она никогда еще не испытывала. Губы ее дрогнули, тонкие веки затрепетали; она растерянно пригладила и без того тщательно причесанные темно-каштановые волосы.

— Ну тебя… — сказала она и отвернулась.

— Ей-богу, — Пало наклонился к ней, хотел еще что-то сказать — и вдруг замолк. Резко отпрянув от Марки, он опять нахмурился.

От березовой изгороди к ним бежала Гана. Подбежав, она села, прижалась к Пало, ласково, доверчиво положила ему руку на плечо.

— Палько!.. Ты сердишься?!

Марка встала. Она сделалась опять серьезной, спокойной с виду, но сердце ее бешено колотилось, ресницы неудержимо вздрагивали. Она знала, что должна уйти, что здесь она лишняя. Пало ей не принадлежит и никогда не