О, ты сдохнешь, но не надейся, что так быстро.

Мне кажется, мои пальцы так сильно впиваются в кожу его шеи, что вот-вот и проткнут её. А потом я вырву его кадык и заставлю сожрать его, пока он будет биться в конвульсиях. Я душу его, снова и снова впечатывая в стену.

И я готов задушить это мерзкое отродье, если бы не сосредоточился на её всхлипах сбоку от меня.

— Одно неверное движение — и я раздавлю твой череп руками, — рычу я, ударяя его об стену и кидая на первого ублюдка. Надеюсь, этими ударами я не убил их и они просто в отключке.

С трясущимися от невыносимого гнева руками я поворачиваюсь и подхожу к Полине, которая закрывает лицо руками.

Блядь, какой я идиот. Думал, что она меня умышленно игнорирует, а она за это время пережила ад.

Подойдя вплотную, я обхватываю её за спину и талию, как только можно. Она вздрагивает от моих прикосновений, словно это не я, а снова те ублюдки.

— Тихо, милая. Это я, — пытаюсь её успокоить и убрать руки от лица. — Я здесь.

— С-стас, — шепчет она, когда её лицо уже открыто и мои руки гладят её по влажным щекам. А после этого она обрушивает на меня рыдания, настолько душераздирающие, что я опять зверею.

Одна только мысль о страданиях моей девочки может меня уничтожить.

Да, я не могу вынести мысли о её боли, потому что Полина — это, чем я живу. Она воздух, которым я дышу. Пища, которую я поглощаю. Я растворяюсь в ней и заставляю её точно так же растворяться во мне. Она моё спасение и моё наказание, потому что я помешан и не могу спокойно вздохнуть.

— Ты п-пришёл, — её голос заикается, но не так, как обычно, от стеснения и неуверенности. Она выглядит, как затравленный котёнок, которого загнали в угол.

— Я пришел, моя девочка. Я здесь. Никто тебя не тронет больше.

Он едва заметен, но я слышу. Вздох облегчения и снова жуткие рыдания.

Она прижимается к моей груди, делая ткань рубашки влажной и грязной. На всём её теле красные отметины, на груди и животе я замечаю что-то и понимаю, что это рвота.

Должно быть, её стошнило от прикосновений этих ублюдков.

— Сейчас мы всё сделаем, — я стараюсь звучать как можно мягче и быстро снимаю с себя пиджак, который надеваю на неё. Он для неё слишком большой, поэтому закрывает всё чуть ли не до колен.

Беру её на руки и выношу отсюда в гостиную, в которой перевёрнут маленький деревянный столик, разбросаны остатки ткани. Здесь видны следы борьбы. Господи, лучше бы меня пытали самым жёстким способом, чем она перенесла такое.

Она не смотрит на меня, лишь тяжело и прерывисто дышит в моё плечо, подавляя рыдания.

— О-они сами. Я не хотела. Клянусь, я не х-хотела, — заикаясь и задыхаясь, пытается сказать она. Блядь, неужели она думает, что я зол на неё? Что я считаю, будто она хотела?

— Тише, милая. Ничего не говори. Я здесь.

Осторожно я кладу её маленькое тельце на диван и присаживаюсь на корточки, чтобы она видела, что я рядом. Достав из кармана брюк мобильный, я набираю номер её охраника.

— Станислав Юрьевич? Всё в порядке?

— Возвращайся.

Быстро я сообщаю ему, какой этаж и сбрасываю трубку. С этими уёбками я разберусь своими руками, но мне нужно, чтобы он увёз Полину отсюда как можно скорее.

Когда он приезжает, его глаза мечутся по всей квартире. Переварив увиденное, он понимает, что здесь могло произойти.

— Отвези её домой прямо сейчас. И ждя меня там.

Я поднимаю сумку Полины с пола.

И я беру её на руки и передаю ему, потому что она не может самостоятельно идти. Видеть, как её касается другой мужчина — пытка для меня. Чёртова пытка, но я переступаю через свою нескончаемую ревность и позволяю нашему охраннику взять на руки. Потому что она не должна находиться здесь больше ни минуты. Потому что ей нужно оказаться в нашем доме, в безопасном месте.

Она не сопротивляется, лишь обхватывает свои плечи ладонями.

— Я скоро приеду к тебе, милая. И ты забудешь всё, что произошло, как страшный сон.

Когда охраник покидает эту мусорку с ней на руках, я закрываю входную дверь и отправляюсь на кухню. Беру в ящике маленький кухонный нож. Он мне не нужен, я убью их своими руками, но может быть только боли от моих рук для их преступления будет недостаточносто.

Я думал, что пройдёт больше времени, прежде чем они придут в себя.

Но они уже стоят на ногах, когда я захожу в ванную. Они смотрят на меня как на Бога, судью и палача в одном лице. Я стану для них всем.

— Прошу, — начинает кто-то из них.

— Заткнись, нахуй, — я стою на месте, прежде чем подойти ближе и за минуту расправиться с ними. — Вы всё-таки потрахаетесь сегодня, как и хотели. Только выебут вас.

Они даже не пытаются сбежать, потому что знают, что я не оставлю от них мокрого места.

И это в любом случае.

— Вы знаете, что такое деньги? Власть? Это хорошо по отдельности, но вместе — это неприкосновенность. И могущество. Чем могущественнее ты становишься, тем страшнее другим приближаться к тебе и тому, что ты защищаешь. Это боятся и стараются обходить стороной, в людях работает инстинкт самосохранения, но бывают исключения. Отбросы, вроде вас. У вас есть этот инстинкт, но отсутствие интеллекта не дают в полной мере понять, в каком дерьме вы окажетесь, если сделаете то, что вам не позволено.

Теперь я подхожу ближе, крутя между пальцами одной руки маленький нож.

— Вы не просто отбросы. Вы самоубийцы, которые подписали себе смертный приговор, — говорю я и вонзаю этот мелкий нож одному ублюдку в его член, отчего он вопит, как недорезанная свинья. Он отшатывается, когда я ударяю его по лицу, которое и до этого напоминало кровавое мессиво. — Я его исполню.

***

Полтора часа проходит с момента, когда позвонил своим людям из органов и сказал о том, что для них есть работа. Я дождался их для того, чтобы лично дать распоряжение. Я смотрела на два изуродованных мёртвых тела и жалел, что не помучил их ещё.

Мне стоило выпить, но я не хотела приезжать и вонять перед ней перегаром.

Когда я наконец оказываюсь дома, охранник стоит возле входной двери, как статуя. Такое ощущение, что он простоял неподвижно