Шрифт:
Закладка:
— Да вы не беспокойтесь, Марьяна Николаевна, я час назад позавтракал!
— Нет, нет, — она смахнула со скатерти хлебные крошки, достала из шкафа эмалированную кружку. — Хоть молочка топленого выпейте. Я сейчас...
Она выскочила из комнаты и тут же вернулась с кувшином в руках. Наполнила молоком кружку, протянула мне:
— Пейте, в городе такого не найдете.
И пока я пил густое, желтоватое молоко, она принялась рассказывать о больной матери, о детях, потом опять заговорила о покойном муже:
— Знаете, он хоть и пьяница был, но над копейкой дрожал. Бывало, надо что-то детям купить, так у него не допросишься десятки-другой. Все больше выпить целил на дармовщинку. Это последнее время, после аварии, он уже распился. Да и то деньгами особенно не сорил. Все больше дешевое вино покупал. Я вот думаю, что у него все же были какие-то сбережения, может, и сгорели — на книжке у него оказалось всего девять рублей с копейками, да в паспорте я вчера обнаружила три десятки: паспорт, военный билет и другие его документы я забрала вместе с сумкой, когда уходила от него к матери...
Она проводила меня до машины, приветливо поздоровалась с водителем — пожилым, седоусым сержантом милиции Тимониным, тихо сказала мне:
— Вы меня только правильно поймите: нутром чувствую, что не мог он сам себя спалить, тем более принести в дом канистру с бензином. Тут что-то неладное. Разберитесь, пожалуйста, в этом деле, коль уж приехали. Очень прошу вас.
— Куда теперь, товарищ подполковник? — спросил Тимонин, когда я сел в «уазик».
— Давайте на хутор Трояна. Знаете, где это?
Шофер молча кивнул и включил зажигание.
Переступая через обгоревшие балки, битый кирпич и куски жести, я обошел пожарище, на котором могильным памятником возвышалась полуразрушенная печь, остановился возле чудом уцелевшей калитки. Под напорами ветра она качалась на одной петле, жалобно, по-щенячьи скрипела. Косяками шли полосы дождя. Но ни ветер, ни дождь не могли заглушить шедший от пожарища запах гари и сладковатого тлена.
Из-за полусгоревшего сарая показался вислоухий щенок. Прыгая на трех лапах — задняя была перебита и сухим обрубком торчала под животом, — он нерешительно приблизился к калитке, сел, помахивая хвостом и выжидательно поглядывая на меня.
— Что, пес, остался без дома и без хозяина? — Я достал из кармана пару кусочков сахару, бросил собаке. — Трудно теперь придется тебе, да еще с такой травмой...
Щенок, словно поняв сказанное мною, молниеносно проглотил сахар и заскулил. Подошел Тимонин, приласкал собаку, дал ей кусок хлеба и вдруг спросил:
— Интересно, товарищ подполковник, говорят, когда человек погибает в огне, он становится намного меньше ростом, это правда?
— О чем вы, сержант?
— Да об Иосифе Трояне. Мы ведь с ним раньше в автопарке работали.
— Ну и что он за человек был?
— Алкаш и хапуга.
— Почему хапуга?
— Так брал он, товарищ подполковник, все, что под руку попадет! Все, что плохо лежит в гараже или на дворе парка, тащил на водку. Свои-то денежки он не пропивал. Жадный он до денег был...
Щенок доверчиво потерся о мою ногу. Но я уже не обращал на него внимания: появившаяся во время разговора с Марьяной Троян мысль сейчас начала проясняться, приобретать свои контуры. Я достал сигарету, нервно чиркнул спичкой и пошел к машине.
— В отдел! — приказал я шоферу.
Машина тронулась и, пробуксовывая на скользкой, раскисшей дороге, начала подниматься на пригорок. Я оглянулся и через заднее стекло увидел сидевшего на обочине щенка. Он тоскливым взглядом провожал машину...
5
Чижевский сидел за столом в своем кабинете и что-то писал, придерживая левой рукой листок бумаги.
— Петя, у кого из ребят розыскное дело на пропавшего без вести Дармороса?
— У меня, Игорь Иванович. Теперь розыскную работу в отделе осуществляю я.
— Дай мне его, хочу посмотреть.
Чижевский пытливо взглянул на меня, но ничего не сказал, достал из сейфа довольно пухлый том — и когда успели начинить его бумагами? — положил его на стол.
Я присел к столу, начал листать дело. Постановление о заведении розыскного дела, заявление жены Дармороса о его розыске, десятка три объяснений от соседей, сослуживцев разыскиваемого, работников госбанка, рапорта сотрудников отдела, разного рода справки, запросы в соседние райотделы внутренних дел, в другие организации и учреждения, несколько уже поступивших ответов на них, ориентировки...
Внимательно прочитал составленную Чижевским справку о личности разыскиваемого. Так, рост его указан примерно, со слов жены. Ага, описание зубов. Отсутствуют пятый и шестой в верхней челюсти слева и четвертый — в нижней челюсти справа. Это уже кое-что...
Заслуживали внимания и показания престарелой Дубровик Марии Казимировны. В тот день она возвращалась с колхозного рынка и видела, как ее односельчанин Дарморос на улице Ленина в Соколово садился в кабину грузовой машины, в руках он держал саквояж желтого цвета. Но ни марки машины, ни ее номера Дубровик не знает. Машина осталась неустановленной...
Я протянул Чижевскому объяснение Дубровик, спросил:
— Как установить хотя бы марку этой машины?
Чижевский пожал плечами.
— Думай, старший оперуполномоченный уголовного розыска. Соображай, будущий руководитель-демократ, а я пока позвоню.
Я снял трубку телефона, набрал номер судебно-медицинского эксперта Андреева.
— Николай Иванович? Добрый день! Синичкин беспокоит. Откуда взялся? Приехал в командировку. Прошу аудиенции. Да нет, не сейчас, скажем, часа через три. Да, это очень важно. Договорились. Только никуда не отлучайся!
Чижевский положил в дело объяснение Дубровик, аккуратно подровнял пока не подшитые в нем бумаги и поднял на меня глаза.
— Ну, чем порадуешь, старший сыщик по розыскной работе?
— Если Дубровик видела машину, то она может ее различить в числе других марок машин, — неуверенно начал Чижевский. — Стало быть...
— Ну-ну, смелее! — подбодрил я его.
— Стало быть, если ей показать несколько машин, грузовых, конечно, и в числе их она покажет разыскиваемую...
— А сколько у нас марок грузовых автомобилей, знаешь? Сотни! Попробуй их собери все!
— Так есть же фотоальбом в ГАИ.
— Наконец-то! Долго вы с Козловским соображаете. Что, не могли раньше до такой штуки додуматься? В общем, так: бери альбом и жми на всех парусах, как говорит Прудников, к этой Дубровик.
Чижевский вернулся через полчаса, доложил:
— Это был самосвал!
— Что и требовалось доказать.
— А ведь у меня эта мысль появилась еще
