не пошевелилась. Только произнесла ровным, ничего не выражающим голосом:

— Князь, со всем уважением — едва ваши люди прикоснутся ко мне, они тут же будут убиты.

— Кому грозишь! — насупился Ромодановкий, поднимаясь во весь свой немалый рост.

— Не вам, князь. Мы с вами оба люди государевы, и служим ему верно, как умеем. Но так как за мной вины нет, то и трогать себя никому не позволю.

Изучающий взгляд сменился едва заметным одобрением.

— Выйдите вон, — сказал он оторопевшему от такого неслыханного разговора дьячку и двоим «заплечным», которые так ничего и не поняли из услышанного.

— Князь, как же… А ежели она чего и впрямь умыслила? — пискнул дьяк.

— Я тоже не лыком шитый, уж с девкой, ежели что, как-нибудь управлюсь. Ну!..

Пять секунд спустя дверь за ними закрылась.

— Что ж, самое время поговорить начистоту. И на каком же поприще ты столь верно служишь государю? — поинтересовался Фёдор Юрьевич.

— На многих. Одно скажу точно: нам с вами делить нечего, так как основная моя деятельность направлена вне пределов России.

— Сколь живу на свете, не припомню, чтоб девицы подобными делами занимались, да и воинскому служению были привержены. Откуда ты такая взялась, скажешь?

— Только в присутствии Петра Алексеевича и по его прямому приказанию, князь. Ему истина известна, а мне велено молчать.

— Вот, значит, как… А мне послужить не желаешь? Можешь и тайно, ежели явно не хочешь.

— Я уже служу государю и Отечеству, князь. Как и вы. Просто наши службы разные.

— Да, Пётр Алексеевич умеет подбирать людей, кои готовы хоть убить, хоть умереть за него. Что ж, сержант лейб-гвардии Преображенского полка, сочтём, что мы друг друга, кхм, верно поняли. Бумажке той я хода не дам, ясно же, что дурак какой-то по пьяному делу языком наскоблил, другой дурак записал, а третий здесь принял и в дело пустил. Людей, столь верных государю, надобно ценить… Но и ты запомни: мне — дорожку не перебегай никогда.

— Нейтралитет, — всё так же ровно произнесла Катя. — Если вас такое положение устраивает, значит, оно тем более устроит и меня.

— Понабрались вы у Петра Алексеевича слов иноземных, — покривился Ромодановский. — Молодо-зелено… Ну да Бог с вами. Шпагу тебе вернут и в город свезут. А встречи нашей не было. Ясно?

— Как вам будет угодно, князь.

И без дополнительных пояснений было понятно, что Пётр Алексеевич ценил и уважал Фёдора Юрьевича не только за умение править железной рукой. При всём неприятии его методов работы, уважением прониклась и Катя. Впрочем, извечное соперничество между армией и органами внутренних дел дало о себе знать: она зареклась пересекаться с этим человеком, разве только если совсем уже других вариантов не останется.

Шпагу вернули тут же, а давешняя карета привезла к самой стене Белого города, так что до «располаги» оказалось не так и далеко. Но двоих «немезидовцев», причём в полевой «цифре», она встретила уже за воротами.

— Вот она где! Катька, ты куда пропала? А ну живо к командиру, он тебя уже второй час по всему городу ищет!

— Да так, прогулялась тут немного, — ответила им Катя, подумав, что князь Ромодановский поступил немного опрометчиво: брат умел копать как надо, и к вечеру наверняка вычислил бы её местонахождение. — А что случилось?

— У командира и спросишь. Ну, идём.

Интермедия

— …А сию бумагу спрячь, — князь-кесарь бросил дьяку свёрнутый в трубочку листок. — Пригодится аль не пригодится — Бог его знает.

Фёдор Юрьевич впервые за очень долгий срок не знал, как лучше поступить. Что не умышляют те люди на государя и верно ему служат, это хорошо. Но лучше б то была собачья верность, без рассуждений. Тогда и голова бы сейчас не болела у князь-кесаря. Эти люди — не псы. Они — волки. Прирученные, но как в той поговорке: сколь волка ни корми, он в лес глядит.

Девица ясно дала понять ему кое-что любопытное. Во-первых, она — человек государев, и никому, кроме Петра Алексеевича, в своём особом тайном деле не подчинена. Во-вторых, в ней нет страха, который присущ простым смертным, коих приводили сюда. Есть лишь опаска и неприязнь по отношению к розыскному делу, свойственные воинскому сословию. А значит, либо дворянка, либо из однодворцев, либо казачка, что вполне сходится со скудными сведениями о ней. В-третьих, в его дела соваться не намерена, что хорошо, но и в свои его не допустит, что плохо. И чуть что не так, сразу нажалуется государю.

И наконец, в-четвёртых, она ведает о дружеской просьбе Петра Алексеевича — не трогать сих странных людей, коих он нежданно приблизил. Иначе не грозила бы убить его челядь. А и убила бы, ей бы ничего за то не было: ведь князь-кесарь, как ни крути, пошёл против воли государевой.

Выходит, придётся ему, всесильному князю Ромодановскому, облечённому особым доверием царя, мириться с существованием сих …молодых да ранних. Они Петру Алексеевичу какие-то бумаги носят, а государь те бумаги ото всех прячет. Зато вызвал Ваську Корчмина, ещё одного молодого да раннего, он у царя по пушкарской части подвизается.

Значит, оружие… Что ж, дело также полезное. Пусть занимаются, коль на благо Отечества.

Однако бумажку с «умыслом», который записали со слов белёвского дворянина Ивана Арцибушева, лучше сохранить. Сей поместный — дурак, но может, его показания и пригодятся когда.

3

Стоило войти в «располагу», как почти у самого порога её перехватил брат.

— Куда ты пропала? — он был не на шутку встревожен.

— Встретила …одного хорошего человека, — нарочито равнодушным тоном сказала сестра. — Ничего особенного, поболтали о том, о сём, и разошлись, как в море корабли.

— Вот как… — Евгений тоже вспомнил «Гардемаринов» и слова, которые подразумевались после фразы «один хороший человек»[23]. — Всё в порядке?

— Пока да. Ты меня из-за опоздания разыскивал?

— Тебя тут, внезапно, целый генерал ищет. Помнишь его — на манёврах он крепостью командовал?

— Автоном Головин. По делу или просто так?

— Можно подумать, он мне сказал. Письмо тебе оставил и отвалил, — брат начал потихоньку успокаиваться, хотя встреча с «хорошим человеком» ничего приятного могла не означать уже в самом ближайшем будущем. — На, читай.

Продираться сквозь весьма вольную грамматику этих времён Катя с горем пополам уже научилась. Проблема была лишь в том, что новый гражданский алфавит ещё не появился, а все эти устаревшие буквы было непонятно как читать. Оставалось догадываться о смысле написанного по тем буквам, значение которых не изменилось со временем. Да ещё эти завитушки, которыми дворяне по новой моде обильно украшали любое письмо, хоть деловое, хоть