21

МАРНИ

— Это здесь, — говорит таксист, который привез меня к дому Бликс. Мы довольно долго двигались по принципу «газ-тормоз» по большому загруженному проспекту среди до нелепости дорогих бутиков, мимо гигантского магазина натуральных продуктов, маленьких ресторанчиков и кафе, в окнах которых виднелись рукописные объявления, сулящие чай маття и капустный смузи. Но через некоторое время машина сворачивает в усаженный деревьями переулок и подъезжает к обочине, чтобы меня высадить. Я замираю перед несколькими довольно высокими кирпичными домами, стоящими почти впритык друг к другу чуть в стороне от проезжей части.

Так вот где жила Бликс! Я глубоко вздыхаю и смотрю на листок бумаги с адресом, который дала мне Лару Беннетт. Дом Бликс, если честно, кажется слегка обшарпанным, с проржавевшей «музыкой ветра», свисающей с остроконечного козырька над дверью, и привязанной к перилам гирляндой потрепанных тибетских молитвенных флажков.

На соседнем крыльце сидит пожилая женщина, пьет из банки кока-колу и наблюдает за мной.

— Вы заблудились? — спрашивает она.

— На самом деле, нет, — откликаюсь я. — В смысле, надеюсь, что нет. Думаю, я ищу именно этот дом.

Она встает. Ей примерно за шестьдесят, а то и за семьдесят, но на ней штаны для йоги, джемпер с надписью «Свободу Тибету» и красные тенниски, а седые волосы вьются вокруг лица, ну точь-в-точь чья-нибудь любимая старенькая бабушка.

— Вы, случайно, не Марни?

— Да, это я!

— О, бог ты мой! Марни Макгроу! Я вас ждала. Я Лола. Лола Данливи. — Она спешит вниз по цементным ступенькам и протягивает ко мне руки, чтобы обнять.

— Лола. Да-да, — произношу я, смутно припоминая, что говорила Бликс о подруге-соседке.

— Вы в точности такая, как я и представляла! — говорит она. Ее окруженные лучиками морщин глаза сияют. Она хватает меня за руку и выглядит при этом так, словно готова разрыдаться. — Вы, наверно, устали и только с самолета, так что мне бы надо перестать болтать и позволить вам войти, но, милая вы моя!.. Так печально, что она скончалась, я до сих пор не могу с этим смириться. Хотя должна сказать, что она и тут все сделала по-своему. Если уж пришло время умирать, никто не сделает это с большим вкусом, чем Бликс Холлидей. — Она замолкает на мгновение и прикрывает глаза, а потом, понизив голос, наклоняется ко мне: — Итак, вам известно все, что происходит? Я имею в виду, вам понятен расклад?

Когда она говорит «расклад», брови у нее поднимаются домиком.

— Думаю, да. У меня и ключи есть. — Я отвожу от нее взгляд и лезу в карман пальто.

— Из адвокатской конторы? О-о, это хорошо. В смысле, я бы и сама дала вам ключи, но, полагаю, лучше, чтобы все было официально. Хотя, — она косится на дом и делает жест в его сторону, будто он может нас подслушивать, — на самом деле я не знаю, что именно там происходит. В смысле, в данный момент.

— Да, — соглашаюсь я. Похоже, никто этого не знает.

— Так, может, мне оставить вас в покое, чтобы вы вошли и разобрались, что к чему? Или вам лучше в компании?

— Так… думаю, я же просто должна отпереть дверь… и войти?

— О’кей! — жизнерадостно соглашается она. — И потом, если вам позже что-нибудь понадобится… ну, вы всегда можете мне позвонить. Пожалуй, я смогу пролить свет на…

— Конечно же.

Лола поднимается за мной по ступенькам.

— Бликс никогда не нравилось запирать тот замок, что поновее, — сообщает она. — Если честно, она вообще не любила замки. Я вечно приходила и обнаруживала, что тут все нараспашку. Помню, раз пришел парень из службы курьерской доставки — вроде бы оттуда, да, — открыл дверь и стал звать ее по имени, а она ему орет: «Заходите! Я в уборной!» Такой вот была наша Бликс.

Я поворачиваю ключ, но дверь не открывается. Я просматриваю всю связку ключей, которую мне дали, и начинаю пробовать разные. Некоторые даже не влезают в замочную скважину, другие влезают, но не поворачиваются. Внутри раздается каком-то шум, и я слышу приближающиеся шаги.

— Ой, мамочки, — понизив голос, говорит Лола, — выходит, он там. И мы его, наверное, побеспокоили.

— Он?

— Так вы не знали, да? — Она нагибается ко мне и складывает ладонь чашечкой. — Тут Ноа.

— Ноа?

Дверь открывается, и, будь я проклята, если это не Ноа собственной персоной стоит, переводя взгляд с меня на Лолу и обратно. На лице его шок, хотя еще неизвестно, кто шокирован сильнее — он или я. Я чувствую, как колени начинают слегка подрагивать.

— Марни? Какого фига ты тут делаешь, девочка? — Он улыбается, и его глаза превращаются в щелки.

Я не нахожу слов, так что просто пялюсь на него, как на мираж. На нем джинсы и футболка с длинными рукавами, а в руках, конечно же, бутылка пива и гитара.

Теперь все пропало. Я столько времени приходила в себя, и вот пожалуйста.

— Я могу задать тебе тот же вопрос, — удается выдавить из себя мне. — Что ты тут делаешь? Разве ты не должен быть в Африке?

В тот же миг выясняется, что Лола, оказывается, не самый храбрый человек на планете, потому что она касается моей руки и тихонько говорит, что у нее что-то там на плите кипит, но если она будет нужна, то пожалуйста, потом можно обращаться. Я слышу, как она приговаривает: «Ой, мамочки, ой, мамочки, ой, мамочки», пока спешит к своему дому.

А потом я оглядываюсь на Ноа, который улыбается, как пресловутый кот, собравшийся сожрать канарейку.

— Я так рад тебя видеть! — заявляет он. — Но, боюсь, если ты приехала навестить бабулю Бликс, то опоздала. Хотя, может, ты уже в курсе.

— Да, — говорю я тихо и ставлю чемодан. — Так печально было узнать.

Он все мелет и мелет языком. Интересуется, чего это я тут, а не в Берлингейме, и я сообщаю, что на самом деле уже какое-то время живу в Джексонвилле (вообще-то, он вполне мог бы узнать это, зайдя ко мне на «Фейсбук». Я имею в виду, разве люди не мониторят странички своих бывшеньких? Вот он, например, в последний раз написал, что в Африке жаркое солнце, и это было сразу после того, как мы расстались).

В общем, он треплется и треплется, а со мной, честно говоря, случается «внетелесное переживание». Как вышло, что лишь день назад я была в безопасности, влюбленная и снова помолвленная, и вот уже стою на каком-то крыльце посреди Бруклина и смотрю в лицо Ноа? По которому, как я теперь понимаю, скучала (и до