Элеонора вспомнила пустой конверт, который нашла в его комнате почти неделю назад. Сколько писем он получил с тех пор? Девушка представила, как родители Фелисити приедут забрать её из «Лэнгхэма». Что они скажут, когда увидят её драгоценности, шёлковые и атласные платья, зеркала в позолоченных рамах на стенах? От чувства вины по щекам Элеоноры разлился румянец. На месте Фелисити она бы тоже написала Чарльзу.

– Похоже, она готова меня простить, – сказал Чарльз, поднимаясь, опираясь на спинку кресла. – Она сказала, что свадьба может пройти как запланировано, при условии, что я отправлю мальчика в работный дом.

Неужели он это сделает? Видел ли он детей из работного дома, с остриженными головами и худыми лицами? Элеонора видела. Когда она плохо себя вела, миссис Филдинг отвела её в Союз святого Георгия и заставила Элеонору посмотреть. Экономка показывала на узкие длинные окна и шипела в ухо девочки: «Будешь и дальше так себя вести, хозяйка отправит тебя в богадельню. Тут тебе самое место».

Элеонора разгладила юбки. Но в присутствии Чарльза это выглядело так, словно она нежно погладила свои бёдра, и девушка быстро сложила руки.

– Что ты ответишь Фелисити?

Он вздохнул и несколько мгновений молчал.

– Я не могу на ней жениться.

Этого и пожелала Элеонора. Но она отчётливо представляла, каково придётся Фелисити, когда она получит письмо, написанное почерком Элеоноры, и что-то внутри сжалось. Возможно, она слишком поторопилась.

– Дама её положения мало что знает о таких вещах. Возможно, если бы она понимала, что предлагает, то была бы более снисходительна.

Чарльз улыбнулся:

– Ты с такой неохотой говоришь о людях плохо, Элеонора. Это очень великодушно с твоей стороны.

– Благодарю.

– Но должен сказать – я бы предпочёл, чтобы ты была менее великодушна по отношению к Фелисити.

– Прости, я…

– Нет, не извиняйся. Я едва знал её.

– Ты очень расстроишься, если я спрошу, как вы познакомились?

Он рассмеялся, садясь обратно в кресло.

– Конечно, нет! Об этом тебе точно не стоит беспокоиться.

Миссис Филдинг пришла с единственной чайной парой на подносе. Элеонора налила Чарльзу чая, но, когда экономка вышла, он передал чашку девушке.

– Это было на балу в Париже, – начал Чарльз. – Весной. Знаешь, Париж весной прелестен. Просто оказаться там само по себе было подарком: куда ни взгляни – встречаешь красоту. Но это совсем не как в Лондоне. Там очаровательно, но… не хватает некой наполненности, что ли, которая как раз присуща Лондону. Иногда кажется, что лёгкий ветерок может подхватить и унести весь город. Сложно объяснить… ты понимаешь?

Элеонора покачала головой:

– Я никогда не бывала в Париже.

Чарльз вскочил, подошёл к книжным полкам и подхватил одной рукой иллюстрированный дневник о путешествиях по Франции. Сев рядом с Элеонорой, он открыл книгу, не обращая внимания на всё, что она пыталась сказать, и быстро пролистал до изображения Нотр-Дама.

Ухмыльнувшись, он ткнул в рисунок:

– Вот здесь, в этой самой точке, я стоял. А если пойдёшь по той улочке, – он указал на узкую дорожку, – там будет ресторан с самым потрясающим coq au vin[28]. Хозяин говорил, там изволил трапезничать сам Наполеон. Ты непременно должна там побывать, Элеонора! Через пару дней ты там всех очаруешь.

Элеонора улыбнулась:

– Надеюсь, не самого coq au vin. Это ведь жаркое? Я ведь могу испортить платье.

– Оно того стоит, уверяю. И конечно же, нужно побывать в Версале! – добавил Чарльз, листая страницы, пока не нашёл иллюстрацию. – Но непременно весной. Аромат в садах просто чудесный…

Вопреки любопытству Элеонора отвела взгляд.

– Полагаю, там вы с Фелисити и познакомились?

Чарльз покраснел и снова начал постукивать ногой.

– Ох. Да. Ну, я был на балу, который давал посол Пруссии, и уже несколько недель не разговаривал ни с кем из англичан. Французы были очень любезны, но иной раз казалось, что между нами пропасть, и я чувствовал себя чужаком. Там я и познакомился с ней.

Лицо Чарльза осветила грустная улыбка, и девушку это задело.

– Фелисити была первой англичанкой, которую я встретил в Париже, – сказал он, глядя куда-то перед собой. – И полвечера мы говорили о доме. Казалось, что я знаю её уже целую вечность, намного лучше, чем на самом деле. Отец говорил о браке ещё до того, как я отправился на материк, потому было ожидаемо, что к этим разговорам он вернётся уже скоро. Семья Фелисити хотела забрать её домой, и она была просто в отчаянии, потому я сделал ей предложение. Это показалось мне поступком настоящего джентльмена. Но пока мы не вернулись в Англию, я ничего не знал о том, что она думает по тому или иному вопросу. Конечно же, отец не возражал против нашей помолвки. Он был просто счастлив, что я нашёл наследницу…

Чарльз осёкся. Элеонора поставила чашку и постаралась не думать о малой столовой, истлевающей под чехлами от пыли. О каретном дворе с разбитыми окнами. О прачечной, заброшенной в последние пару лет.

– Ты должна простить меня, Элеонора, – сказал Чарльз. – Как только я увидел, как она с тобой обращается, то понял, что просто не могу жениться на ней. Она… она оказалась совсем не таким человеком, как я думал.

– Не за что извиняться.

– Нет, есть. – Чарльз взял девушку за руку, едва заметно стиснул зубы, когда пошевелил забинтованными пальцами. Элеонора успокаивающе удержала их. О, она могла бы держать Чарльза за руку часами, если это помогало унять боль. – Элеонора, мне невыносимо осознавать, что я разочаровал тебя. Отец не позаботился о тебе, как должно. Фелисити не сумела обращаться с тобой по-доброму. Но ведь это из-за моего выбора ты осталась на их попечении, и бремя твоего несчастья – невыносимо. Ты заслуживаешь всех радостей этого мира, и мне стыдно осознавать, что из-за меня ты лишилась их. Прошу, скажи, что сможешь простить меня.

Девушка посмотрела в его синие глаза, которые были ярче океанских вод и полны обещания.

– Конечно же, я прощаю тебя.

– Благодарю тебя.

Следующие несколько дней Элеонора и Ифе готовили старую детскую. Комната была закрыта много лет, и когда девушки снимали очередной чехол от пыли, на них нападал приступ чихания и кашля. Они вымыли полы, вытрясли матрасы, вымели пауков из каждого угла и даже нашли небольшой тряпичный коврик, чтобы положить у кровати.

Но всё оказалось напрасно, потому что мальчик умер.

Чарльз сообщил новости, когда они уже закончили, – стоял в дверях детской, сжимая в руке письмо, судорожно сглатывая.