Почему? И как до этого дошло?

Ну, тут сыграла свою роль похожесть ремней подвесной системы того ранца, что бросил мне Саша, на ремни подвесной системы земного парашюта. Вот я, будучи ещё в сильно неадекватном состоянии после только что прошедшего скоротечного боя, и надел этот ранец на себя, привычно, быстро, как десятки раз до этого… И так же привычно сделал шаг «за край рампы»: резкий, сильный, энергичный, как учили, что бы ранцем купола не задеть этот край и не зацепиться за него. Автоматически сгруппировался в «капельку»: левая рука на ремень подвесной, правая на «кольцо»…

«Пятьсот один, пятьсот два, пятьсот три, кольцо…» — автоматически пошёл отсчёт в голове. Вот только… никакого «кольца» под правой рукой не было. И я совершенно не представляю, как пользоваться тем загадочным ранцем, который нацепил себе на спину! И я УЖЕ лечу вниз! Уже…

Ужас, паника, лезущие из орбит глаза, в которые бьёт встречный ветер, столбняк, не позволяющий шевельнуть даже пальцем. И продолжающийся на полном автомате отсчёт секунд в голове: "...пятьсот четыре, пятьсот пять...".

И только к «пятьсот пять — купол», до меня начало доходить, что что-то идёт не так. Что-то... Понятно, что всё идёт не так! Совсем всё! Начиная с того, что я вообще за каким-то хреном выпрыгнул с фентезийного дирижабля... Но, в данном случае "не так": это не так, как должно идти в ситуации с нераскрывшимся парашютом. Я падал вниз — да. Но падал слишком… медленно. Куда медленнее, чем, повторюсь, должен был.

Осознав это, я поверил в происходящее далеко не сразу: в спасение бывает поверить ничуть не проще, чем в его отсутствие. Сначала я применил стандартный метод десантников для определения «нормальности» скорости снижения, того, не пора ли уже «кольцо два» дёргать, вводя в действие запасной парашют — я плюнул. Плевок… улетел вниз. А это уже совершенно однозначно говорило о том, что скорость моя гораздо меньше скорости свободно падающего с высоты тела.

Какое же облегчение я испытал, осознав это! Словами не передать…

Говорят, сам не проверял, что парашютист, у которого не раскрываются оба парашюта, умирает ещё до того, как сталкивается с землёй. Умирает от разрыва сердца. От страха.

Что ж, сегодня я готов был в это поверить без каких-либо дополнительных проверок. Сам чуть было Богу душу не отдал, пока летел!

Следом за облегчением и радостью от осознания того, что я всё-таки буду жить, начали приходить и иные эмоции, за ними мысли, стремления, вопросы… В частности, вопрос: а что же, собственно, происходит? Почему же именно я не падаю, а снижаюсь? И снижаюсь с достаточно приемлемой скоростью. Пожалуй, лишь немногим быстрее, чем скорость снижения под нормально раскрывшимся куполом Д-10-того. Примерно так, как, если бы он попал в нисходящий воздушный поток — быстро, но не слишком опасно. Единственно — пятки можно отбить при приземлении.

Вопрос: почему? За счет чего?

Я начал крутить головой и оглядываться, примерно так, как стал бы это делать после штатного срабатывания основного и осмотра его на предмет порывов и перехлёстов. Это ведь классика: «купол — есть купол! Осмотреться по сторонам: вправо, влево, вверх, вниз. Усаживаюсь в подвесной системе. Выравниваюсь по ветру. Лечу осматриваюсь». Классика, вбитая на уровень рефлексов. Действия, которые перечислишь и выполнишь, даже, если ночью разбудят. Если проснёшься уже в момент отрыва от рампы вертолёта…

Я осмотрелся. И понял: меня держит и тормозит верёвка. Шнур, вроде земного «паракорда», который тянется у меня из-за спины, откуда-то из района ранца.

Фактически, я вишу на этом шнуре, который удлиняется и удлиняется, приближая меня к земле. То есть, практически та же система, что у страховочного ремня на скалодроме. Вот только, даже при такой невероятно малой толщине шнура для выполняемой им функции, сколько же его должно быть?! Километр? Два? Три? Какого же размера катушка, на которую он намотан?!

Ну, с «два-три», я пожалуй хватил — высота, на которой сейчас находился аэростат в данный момент, по моим примерным прикидкам составляла метров шестьсот-восемьсот, но запас длины шнура процентов в двадцать пять — тридцать, по любому должен иметься.

Хм… с другой стороны, если шнур достаточной прочности и катушка приемлемого размера (помнится катушка куска «полёвки» в полкилометра длинной, была совсем даже и небольшого размера: где-то сорок сантиметров в длину и двадцать пять — тридцать сантиметров в диаметре. Ну, пусть тридцать пять. А тут, допустим, километр шнура, не сильно от полёвки сечением отличающегося), то система получается довольно удобная… если предположить, что той же катушкой можно было бы и затянуть обратно такого «десантника».

То есть, теоретически, в отличие от парашютной системы, эта — работает не в одном направлении.

Удар о землю… оказался даже менее чувствительным, чем я помнил по прежним своим прыжкам. Правда, предполагаю, это не из-за достоинств системы, а из-за того, что у меня уже «тридцать пятый уровень» и «статы» от восьмидесятого, что автоматически означало превосходство кондиций моего нынешнего тела от даже самой пиковой его формы на Земле. По идее, момент встречи с поверхностью земли на нормальном дэ десятом, я теперь даже почувствовать не должен — всё равно, как со ступеньки сшагнуть.

Я даже не потерял равновесие, не пришлось через левое плечо кувыркаться, гася скорость.

Эмоции? Лавина! Просто ураган эмоций! Но их не опишешь.

Скажу только, что выброс адреналина был даже выше, чем в предыдущей скоротечной схватке. Что, если бы я даже обе ноги при приземлении сломал, всё равно бы вскочил на них и побежал, не ощущая боли, испытывая лишь легкий дискомфорт от того, что спотыкаешься чаще обычного.

Даже с самым первым парашютным прыжком не сравнить: тогда-то я хотя бы знал, что у меня рабочий парашют за спиной, знал, что делать, как делать, в какой последовательности, какие могут быть особые случаи, как в этих случаях действовать и вести себя… В конце концов, я морально готовился к совершению этого прыжка не одну неделю. А тут…

— Экстренная остановка дирижабля — двадцать минут. Пять уже прошло. У нас пятнадцать на сбор трофеев! — сообщил мне приземлившийся рядом Саша. — Ранец не отстёгивай, под деревья не забегай. Потрошим только тех, которые в поле попадали. Понял меня?

— Принял, понял! — автоматически отозвался я. А дальше… дальше побежал потрошить гаргулий, благо они, действительно, почти все в поле попадали, за краем того леса, из которого