Но он не выглядел торжествующим, даже когда ухмыльнулся и придвинул ногу ближе.

— Поцелуй мои сапоги.

— Сефер. — Это был голос Селестины, прорезавший необычную тишину десятков людей, наблюдавших за происходящим, затаив дыхание. — Ты…?

Он заставил ее замолчать, щелкнув хвостом.

— Мои сапоги, — выпалил он.

Это не могло быть хуже, чем ползать или осознавать, что я сделала все это напрасно. Я наклонилась. Я поцеловала. Я позаботилась о том, чтобы размазать немного своей крови по блестящей коже, когда схватила его за лодыжку.

— Приемлемо. Теперь садись сюда. — Он указал на свое бедро.

Когда я встала, меня охватил тошнотворный озноб. Выпрямление суставов открыло новые пути для распространения боли по нервам, и она запульсировала во всем моем теле.

Я села ему на бедро. Теплая рука, обнявшая меня за талию, прогнала озноб, но это было сделано не для утешения, а просто для утверждения.

Когда он смахнул бриллианты, врезавшиеся в мою кожу, по мне пробежала дрожь. Его хватка на моей талии напряглась, возможно, это было непроизвольное движение, чтобы не дать мне упасть с его колен.

Затем, как ни в чем не бывало, он принялся за свой обед.

Хотя все внутри меня изменилось, катастрофический сдвиг реальности, я продолжала упрямо сексуализировать каждый кусочек, которым он меня кормил. Я лизнула подушечку его большого пальца, позволив его когтю коснуться моей губы, слизывая соус с его пальцев.

На тот момент упрямство было всем, что у меня было. И это была маленькая вспышка победы — увидеть голод в его глазах, который не имел ничего общего с едой.

Это были смутные ощущения комфорта, вроде уколов его когтей в мою талию.

Я потерпела неудачу, и мне нужно было начинать все сначала. Только теперь я понятия не имела, кто убил Зиннию, и я была поймана в ловушку как питомец принца.

Он поднес бокал к моим губам. Вцепившись в его рубашку, чтобы сохранить равновесие, я залпом выпила ягодное вино с глубоким, темным вкусом, который соответствовал его пурпурно-черному цвету.

— Теперь я понимаю, маленькая ведьма. Ты думаешь, что это игра. Возможно, даже та, в которой ты сможешь победить.

Мурашки побежали по моей коже от его горячего дыхания у моего уха.

Он забрал стакан и поставил его обратно на стол, на этот раз не заставляя меня выпить все до конца. Тем не менее, это смягчило мир, согрев меня изнутри.

— Ты думаешь, что можешь перехитрить меня, что я не приму вызов. — Он потянул меня за челюсть, пока я не повернулась к нему лицом, затем провел когтем по моему горлу, щелкнув по драгоценностям на ошейнике. — Неужели я похож на мужчину, на которого следует отважиться?

Моя грудь вздымалась, когда он касался ее.

Я ошиблась и теперь заблудилась. В открытом море без признаков берега и без полярной звезды, которая указывала бы мне путь.

Все это время он был моей полярной звездой. Моим ориентиром.

И теперь он был всего в шаге от того, чтобы убить меня.

Туманность в моем мозгу не желала сдвигаться с места. У меня не было плана. Я не знала, что делать дальше в своей жизни.

У меня было только сейчас.

И мое упрямство.

Я вздернула подбородок и одарила его взглядом, в котором читался вызов, который осмеливался дерзить.

Я бы его не боялась.

Я бы не стала.

Уголок его рта дернулся, как будто он боролся с улыбкой. Его коготь зацепился за легкий шелк моего платья, когда оно скользнуло от бедра к бедру. Он провел рукой по краю, сжимая кожу.

— Что, если я повторю знаки внимания прошлой ночью, но они все будут смотреть? — Он кивнул в сторону остальной части стола, но его полуприкрытые глаза не отрывались от моих.

Я стиснула зубы, потому что внутри меня вспыхнул жар, даже несмотря на угрозу наказания.

Это было потому, что я была больна. Это было потому, что прошлой ночью он заставил меня так сильно кончить, и мое тело помнило удовольствие, которое могли доставить его прикосновения, и глупо не понимало, чем это может отличаться.

Это было потому, что какая-то часть меня, какой-то глубокий, темный первобытный инстинкт, хотела тех ужасных вещей, которые он предлагал, наказания, жестокости, боли. Оно процветало благодаря этому, освобожденное им, вдохнутое им в жизнь.

Теперь, когда мы знали, что он не убийца моей сестры, можно было бы громче, голоднее, беззастенчивее желать нашего врага.

Но он все еще был моим тюремщиком. Он все еще был жестоким и нелепым. Он все еще любил наказывать меня.

И все же эта часть меня ничего не понимала или ее это не волновало.

Мои мышцы напряглись, когда его пальцы опустились между моих ног, рисуя маленькие круги на внутренней стороне бедра, которые поднимались выше с каждым движением.

На соседнем сиденье я услышала, как Рорк отложил столовые приборы и издал тихий заинтересованный звук.

Сефер уткнулся носом в изгиб между моей шеей и плечом, его прикосновение было обжигающим.

— Тебе бы понравилось, если бы они увидели, как ты кончаешь на моей руке? Будешь ли ты мяукать еще, как прошлой ночью?

У меня перехватило дыхание, когда он скользнул по моим краям, заставляя мое сердце биться с бешеной скоростью.

С тихим смешком он отстранился.

— Завтра я покажу публично своего питомца, — объявил он сидящим за столом.

Они замерли в молчании, вилки повисли в воздухе, бокалы были на полпути к открытым ртам.

Злая улыбка обнажила его верхние клыки.

Несколько фейри за столом наклонились вперед, их улыбки были почти такими же, как у него, самая широкая улыбка у Рорка. Другие убрали свои бокалы и вилки, за напряженным выражением их лиц скрывалось напряжение. Селестин и Аня обменялись взглядами. Брови Эссы нахмурились. Губы Кадана поджались, но он быстро спрятал это за глотком вина.

Внутри меня затрепетала угроза, проснулись предвкушение и страх. Неужели он снова собирается охотиться на меня? Нежные волоски на моих руках встали дыбом при воспоминании о том, как я была приколота к дереву.

— Но сначала я собираюсь показать ее на личном примере. — Его улыбка исчезла. — Оставьте нас.

ГЛАВА 30

— Через стол. — Его голос разнесся по безмолвной комнате, когда пустые тарелки исчезли.

Я не спеша поднялась с его колен, желудок сжался. Поскольку здесь больше никого не было, это внезапно показалось намного опаснее. Возможно, именно это развязало мне язык.

— За что ты наказываешь меня, Сефер? Разве я не подчинилась? — Я развела руками, показывая крошечные бриллиантовые огранки. — Я сделала все, о чем ты просил.

Он оскалил зубы, впившись когтями в подлокотники кресла.

— Да, но твое послушание вредоносно, маленькая птичка. И ты это знаешь. Теперь