время плакала, и мы никак не могли её успокоить. Она всё за меня цеплялась и за Крэйга, даже когда мы знали, что мама выздоровеет... в конце концов, когда я снова стал ходить в школу, учителям приходилось Коринду вместе со мной в класс отправлять. Ну, это ж было нормально, правда, Коринда? Обошлось ведь.

Коринда (в слезах): Да. Роберт за мной присматривал.

Джульетта: Хочу сказать. Мне было реально плохо тогда, и я не справлялась, у меня не получалось то, что было для меня действительно важно. У меня было такое ужасное настроение, я думала, что всё порчу, всё самое драгоценное для меня. Я думала, что я просто жалкая пародия на мать и вообще ни на что не гожусь. Я действительно так думала. И Крэйг был прав, когда сказал что я думала — детям без меня будет лучше. Теперь я понимаю, что это совершенно безумная идея, но я была тогда в таком с стоянии...

М.: То есть твоя попытка самоубийства была проявление любви?

Джульетта: Да. Я понимаю, что звучит это странно, но это так было. Действительно было так.

М.: Сейчас я попрошу вас всех сесть в сторонку и послушать, как я буду разговаривать с Томасом о том, что он услышал сейчас, но перед этим я бы хотел спросить всех вас о том, каково вам быть здесь и таким вот образом нам помогать.

Джульетта: Для меня это очень много всего. Я ничего не знала о маме Томаса, но я чувствовала какую-то связь с ней. Я думаю о том, через какое смятение чувств ей, должно быть, довелось пройти. Я понимаю, что она была не совершенна. Я понимаю, что я не была совершенна со своими детьми. Но я думаю, что как мать, я, наверное, понимаю, что это могло для неё значит отказаться от сына. Отдать его. Моё сердце открывается ей, так ей сочувствую, очень сочувствую Томасу и его потере, но сочувствую и его матери и тому, что она потеряла.

М.: Каково вам сейчас со всем этим?

Джульетта (плачет): Мне очень грустно. Но ещё я чувствую могущество, силу материнской любви к детям, я чувствую силу моей любви к этим троим, я горжусь ими за то, что они так сегодня говорили, я очень надеюсь, что Томас что-то вынесет из этого для себя.

М.: А вы трое, каково вам было сегодня выступать в такой роли?

Роберт: Ну, я рад, что мы пришли.

Коринда: И я. А ты, Крэйг?

Крэйг: Ну, мы много чего пережили. И если рассказ о том, через что мы прошли, поможет кому-то — это же здорово. И мама, и мы, дети, — мы обсуждали, как бывает многим людям грустно, и что им вовсе не обязательно должно быть так грустно. И поэтому мы... мы довольны, что пришли сегодня, да?

Роберт: Ага.

Коринда: Ага.

М.: Спасибо за то, что вы сегодня сделали на этой встрече, а сейчас я поговорю с Томасом о том, что он услышал, когда был свидетелем нашему разговору.

Большую часть времени, пока я расспрашивал Джульетту, Крэйга, Роберта и Коринду, у Томаса по щекам текли слезы. Я попросил его объяснить, что эти слезы могли бы сказать нам о том, что происходило с ним, пока он слушал. Томас был настолько ошеломлён, настолько переполнен чувствами, что поначалу вообще не мог говорить. Я спросил его, стоит ли взять тайм-аут, и он кивнул. Он пошёл во двор покурить, а Джульетта и дети отправились на кухню, чтобы налить себе чаю или водички. Мы собрались снова через пятнадцать минут, Томас всё ещё находился под воздействием сильных чувств, но говорить уже мог.

Томас: Я, я был совсем не готов к этому...

М.: Вы можете немножко сказать о том, к чему именно вы не были готовы?

Томас: Ну, это вот то, каким образом и Крэйг, и Роберт, и Коринда, и Джульетта отнеслись к тому, что я сказал. Я-то, честно говоря, думал, что это так себе мероприятие, перетерпеть — и пройдёт. Честно говоря, я отчасти согласился на всё это... ради вас, Майкл. Но это что-то совсем другое, особенное получилось. Совершенно другое.

М.: А что именно в том, каким образом Крэйг, Роберт, Коринда и Джульетта откликнулись на вашу историю, превратило это «так себе мероприятие» во «что-то совсем другое»?

Томас: Да все, все. С самого начала, когда Крэйг выцепил вот это вот, что моя мама заботилась обо мне. И то, что Роберт и Коринда сказали. Коринда... она меня насквозь пробила, когда сказала, что моя мама меня любит. Вот я сейчас стараюсь не думать о том, что Коринда сказала, потому что если я начну об этом думать, я опять не смогу говорить. И что сказала Джульетта. Вот ещё то, что она сказала, что так сочувствует моей матери, что её сердце ей открывается, я, честно говоря, совершенно не понимаю, почему такое огромное воздействие это на меня оказывает, но мощно. Уф... Ну вот, опять... (Снова плачет.)

М.: Пока вы слушали, Томас, может быть, что-то вам вспомнилось? Какой-нибудь образ? Возможно, вы что-то осознали? Что-то о вашей маме, о ваших отношениях с ней, о том, что вы для неё значили?..

Томас: Да, я думаю, да. Мне с этим надо будет посидеть, подумать. Очень много мыслей одновременно налетает, и все как-то путаются. Сейчас трудно что-то одно выловить, но были какие-то вспышки посреди этого всего.

М.: Вспышки?

Томас: Ну, проблески. Лучше вот это слово. Как такие быстрые проблески, вспышки света на мою историю. Я не могу сейчас больше об этом сказать, я их сейчас не могу вернуть туда, они были.

М.: А у вас есть ощущение, почему эти пересказы — пересказы Джульетты, Роберта, Крэйга и Коринды так затронули вас? Что откликается, что отозвалось, какой струны в вашей душе они коснулись?

Томас: Ну, вот