сложные развязки-артерии, несущие потоки к разветвленной системе хайвеев, тернпайков и фривеев, коллатерали, снабжающие экзиты, плазы, драйв-ины, паркинги, гаражи, драйвеи… На одной из ночных дорог Ильф и Петров услышали завораживающую динамичную «великую музыку американского континента»: «Впереди, на длинном уклоне, вытягивается целый движущийся проспект парадных огней, рядом с которыми почти теряются красные фонарики бегущих перед нами автомобилей. Через заднее окошечко машины постоянно проникает нетерпеливый свет догоняющих нас фар».

Можно найти схожие ощущения от американских автострад у Владимира Набокова и в записях Евгения Петрова: «мы в упоении скользили по их черному бальному лоску» (в «Лолите») и «на этих дорогах хочется танцевать» (из письма Петрова жене).

Вот ведь парадокс: американцы, более других ценившие время и деньги, стали строить «парквеи», дороги, не ведущие из пункта А прямо в пункт Б, а неторопливые, извилистые прогулочные трассы. Возник удивительный симбиоз: лихорадочная «деловая Америка» и романтические дали, отмеченные обзорными площадками для автомобилей с видами на почти первозданную землю.

Идею «пейзажной дороги» (scenic road) сформировал садово-парковый архитектор Фредерик Ло Олмстед. Среди его творений – Центральный парк в Нью-Йорке, «Изумрудное ожерелье» в Бостоне, ряд блестящих ландшафтных проектов второй половины XIX века. Проповеднику гармонии города и природы удалось привить рациональным согражданам любовь к пейзажным прогулкам. Отсюда начинался долгий роман «авто и пасторали».

«Жизнь у большой дороги интереснее, чем в большом городе», – говорит в «Одноэтажной Америке» хозяин одного из мотелей. Путешествие Набокова в западные земли обладает магией крепко закрученного вестерна: двигаясь к югу от заповедных хребтов, где река Хобак сливается с рекой Снейк, добраться до ранчо Бэтл-Маунтин. После удачной охоты на дневных чешуекрылых остановиться в городке Уилсон, штат Вайоминг, в нескольких милях к западу от Джексон-Хоул, у подножия Титонской гряды. Таков географический фон для написания финала романа (летом 1953 года), в котором Гумберт мстит Куильти, всаживая в него одну пулю за другой.

Исследователи отмечают многослойность текста американского путешествия Ильфа и Петрова, выходящего за рамки очеркового хронотопа. Топографические вехи «Лолиты» также служат предметом пытливых изысканий. Параллели оказываются причудливыми и, в первую очередь, система лейтмотивов-антитез обеих книг: Старый Свет и Новый, книжное и реальное, модерн и архаика, цивилизация и массовая культура, фантазии и действительность. И самое главное – «гегельянский юмористический силлогизм», по выражению одного из героев Набокова.

Придорожный дайнер

Две дорожных саги, созданных европейски образованными авторами («западниками», в российской терминологии), стали особенными литературными памятниками. Сопоставление американской и советской цивилизаций, определивших парадигму двадцатого века, – традиция, идущая от Ильфа и Петрова. Другие лишь следовали проторенной дорогой. Попыток повторить русское литературное путешествие по Америке было немало, но никому не удалось превзойти ироничное изящество ильфопетровского травелога.

Литературные открытия Владимира Набокова занимают исключительное место в англоязычной прозе. Пушкину за сто лет до Набокова удался гениальный синтез европейской культуры и русской словесности. Набоков пошел дальше: осуществил через пространство и время переложение «Евгения Онегина» на язык одноэтажной Америки.

Ряд авторитетных исследователей (Э. Уайт, А. Аппель, П. Мейер) разгадывали сей кроссворд. «Онегин» и «Лолита» начинаются с упоминания занемогшего богатого дяди, оставившего наследство. Основное действие каждого из романов занимает чуть более пяти лет: роман Гумберта с Лолитой начинается с письма Шарлотты и заканчивается письмом Лолиты, которые, подобно письмам Татьяны и Евгения, служат рамкой любовной истории. Набоков точен в деталях: Татьяна просит доставить письмо свою старую няню; Шарлотта также обращается за помощью к прислуге. Оба любовных признания вызывают усмешку главных героев романа: они составлены из клишированных фраз популярной беллетристики своего времени, французских фразеологизмов из дамских любовных романов.

Излюбленный набоковский прием – выстраивание изысканно-симметричной композиции. Именины Татьяны и день рождения Лолиты – соответственно 12 и 1 января – историческое различие реформированного русского календаря. Обе героини претерпевают метаморфозы, превращаясь из юных провинциалок в опытных и недоступных женщин. Оба героя к этому времени возвращаются из продолжительных путешествий, чтобы объясниться в любви – и быть отвергнутыми. Антиподы главных героев, Ленский и Куильти, как мы помним, писали пошловатые «туманные стихи», подражая немецким романтическим балладам. Сцена дуэли-убийства в обоих случаях носит фарсовый оттенок. В русском переводе «Лолиты» Куильти перед гибелью процитирует третью строфу «Евгения Онегина».

Илья Ильф и Евгений Петров, насмешники в рамках советской системы, с живым одесским юмором и тонким пониманием границ политической сатиры, разбрасывают иносказания и отсылки-аллюзии по всей книге, предлагая читателю самому делать выводы. Владимир Набоков ведет со своим читателем интеллектуальную игру, перемещая пушкинские персонажи в североамериканские кулисы. На неоглядных просторах великой страны нашлось немало мест для интертекстуальных загадок, тайн и литературных шифров.

Между сушей и водой

«Нью-Орлеан можно было бы назвать американской Венецией (ведь он, подобно Венеции, стоит на воде), если бы только многочисленные его каналы не были упрятаны под землю», – пишут авторы «Одноэтажной Америки», которым здесь явно понравилось.

«Город широко распространился на низменном перешейке между Миссисипи и озером Пончертрейн. От места впадения Миссисипи в Мексиканский залив до города – девяносто миль. Ближе к заливу не нашлось ни одного местечка, где можно было бы построить город. Но и там, где он построен, почва представляет собой наносную илистую глину. Город всегда страдал от наводнений и лихорадок. Вода, которая принесла ему богатство, одновременно сделала его несчастным. В течение всей своей жизни город боролся с самим собой, боролся с почвой, на которой он построен, и с водой, которая его окружает со всех сторон…»

В Новый Орлеан едут не столько за впечатлениями, сколько за тонкими рефлексиями. Место притяжения всех туристов – «Старый квартал» (Vieux Carre), или French Quarter, Французский квартал. Оба топонима обозначают одно из самых колоритных мест на американской карте. В старом, латинском уголке Нью-Орлеана явственно присутствует «гений места», прародитель джаза и коктейля, водивший пером многих литераторов.

Приехавший сюда коммерческий агент Томас Майн Рид изобрел этот город как литературный сюжет: «Новый Орлеан распадается на два совершенно несхожих между собой города. И в том и в другом имеется своя биржа, свой особый муниципалитет и городские власти; и в том и в другом есть свои кварталы богачей и любимый проспект, или променад, для щеголей и бездельников, которых немало в этом южном городе, а также свои театры, бальные залы, отели и кафе. Но что всего забавнее – достаточно пройти несколько шагов, и вы уже переноситесь из одного мира в другой».

Новый Орлеан насыщен историей, как тропической влагой. Сначала здесь появился французский колониальный форт, названный в 1718 году в честь герцога Филиппа Орлеанского, регента при малолетнем Людовике XV. Затем сюда, на южные берега Миссисипи, отправил своих персонажей автор знаменитой «Манон Леско».

Французские власти в Луизиане на некоторое время сменялась испанскими, что лишь