В «операции» явно начался какой-то сложный период, так как болевые ощущения стали сильными настолько, что цесаревич, даже захоти он, ничего не смог бы услышать в последующий десяток секунд.

Но Геслер молчал, прекрасно всё понимая.

— Ух… Ищешь способ спасти человечество?

— Как и всегда, впрочем. — Скрывать это смысла не имело. Слишком весомый аргумент, могущий правильно расположить к Лжебогу любого собеседника, если тот, конечно, способен анализировать поступки и их следствие. — Вы уже и сами дошли до понимания того, насколько мало времени у нас в запасе. Это — ещё одна причина, по которой я всё же решился попытаться работать совместно с ОМП.

— Позволишь вопрос? — Артур коротко кивнул. — Зачем все эти убийства?

И говорил цесаревич не о тех, кого Геслер наверняка убирал целенаправленно. Речь шла о побочных жертвах. Тех сотнях тысяч и миллионах, на которых и выросла слава безумного и жестокого Лжебога.

— А ты сам ещё не понял? Напомнить причину, по которой вообще была рождена такая неоднозначная организация, как ОМП? И на какие периоды приходилось расширение её полномочий, выделение дополнительных ресурсов? — Владимир медленно кивнул. Его собственные мысли, можно сказать, подтвердились, но какой-то червячок сомнения всё ещё барахтался где-то на периферии сознания. — Вспомни, сколько человек гибнет ежегодно от старости, болезней и голода. Можешь поднять статистику по этим показателям три года назад, и сравнить с тем, что мы имеем сейчас. Будешь приятно удивлён.

— О чём это ты?..

— О своём, Владимир, о своём. Ты и сам должен уметь жертвовать малым, если это в перспективе это окупится многократно… — Поначалу мысль ускользала от цесаревича, но в следующую секунду он всё понял. — Поверь: некоторые решения твоих предков приводили к жертвам многократно большим. А несколько миллионов… — Взгляд Владимира выцепил в глазах Лжебога… сожаление? Нет. Тоску. Безграничную и глубокую, точно Марианская впадина. — … они уже потерялись на фоне того, сколько жизней сохранили ОМП. Давай, проверяй плечо. Должно быть как новенькое.

И Владимир незамедлительно пошевелил рукой, не встретив никакого сопротивления кроме того, что обеспечивали пропитавшиеся кровью бинты. Боли тоже не было: одно лишь чувство наливающейся чувствительностью конечности.

— Это… пугает, Артур. Биокинеты на такое не способны, и тем более не настолько быстро и точно. — Тем не менее, цесаревич всё же улыбнулся. — Спасибо. Не придётся лежать в койке полтора-два месяца.

— Считай это первой половиной благодарности за то, что ты, всё же, отстоял жизнь Ксении. И не говори, что не мог поступить иначе: мы оба знаем правду, верно?

Кажущиеся такими далёкими и застарелыми мысли о возможности бросить девчонок и избавиться от потенциального препятствия зашевелились, словно почувствовав, что речь идёт о них. Владимир поморщился, отгоняя от себя наваждение… и почувствовал вмешательство чужой Воли.

— Второй половиной станет избавление от пары интересных ментальных установок. Ну и информация о них, конечно же. — На какие-то доли секунды весь мир померк, и лишь глаза Геслера, на которые наткнулся взгляд наследника трона, пылали в этой тьме парой алых углей. — Свою роль они уже сыграли, но так ты точно будешь принимать решения самостоятельно…

— Что за установки? — Цесаревич вскинулся. — Когда они появились? Это можно определить?

— Два, два с половиной года назад. О том, чьего авторства поделка ты, я так полагаю, и сам догадываешься. Назначение обеих закладок — вытравить из тебя сентиментальность. Честно говоря, с этим у тебя и правда были проблемы…

— Не настолько, чтобы корёжить мой разум!.. — Владимир продолжил бы буйствовать, но в нём пробудились остатки самоконтроля. Он замер, с силой втянул носом воздух и медленно, контролируя процесс, выдохнул. — Насколько всё плохо?

— Ты и правда стал больше подходить на роль будущего императора, если тебе интересно моё мнение в этом ключе… Ладно-ладно, держи себя в руках. Необратимых последствий нет. Были бы, останься закладки в твоём мозгу, как должно было быть, но теперь всё в порядке.

— Спасибо, Артур. — Благодарность была абсолютно искренней. Как и многие личности подобного склада ума, Владимир мог смириться с чем угодно, но не с потерей себя. — Мне даже стало стыдно за то, что я правда в какой-то момент стал видеть в тебе безумца…

— Обижаться на то, что ты думал обо мне так, как я сам хотел, чтобы обо мне думали? Это что-то на грани маразма. — Артур отмахнулся. — Дальше по плану идёт просвещение. Частично оно уже началось: ты теперь знаешь, что гложущие тебя мысли и желания принадлежат не только тебе…

— Этого уже более, чем достаточно, чтобы многое переосмыслить.

— Нет, Владимир, недостаточно. Твой отец, так скажем, нашёл способ выйти из нынешней дыры с прибытком, и избежать наиболее незавидной участи. Но в перспективе весьма высока вероятность того, что трон придётся занять тебе. Не через десять или двадцать лет, нет. В куда меньшие сроки. — Артур смерил собеседника внимательным взглядом. — Он в курсе. Но считает, что тебе об этом знать ни к чему. Я думаю иначе, и раз уж так сложились обстоятельства — посвящу тебя в этот «секрет». Ты уже сейчас можешь начать выстраивать необходимые отношения с лидерами ОМП через плотное взаимодействие с «вашей» частью этой структуры. Если этого не сделать, то в будущем может произойти ряд конфликтов, которые не приведут ни к чему хорошему для человечества. Понимаешь?

— Постольку-поскольку, Артур. — Владимир помассировал виски, пытаясь не просто уложить всё в голове, но и проанализировать слова сверхпсиона. Сопоставить их с тем, что было известно ему самому. — И за эту информацию я тебе тоже благодарен. И за совет. Но… зачем?

— Потому что в будущем ты сможешь выполнить мою просьбу. — Геслер прищурился. — Возглавь ОМП, и тогда у человечества будет куда больше шансов на успех. И, знаешь, я ничего не запрещаю, но об этой части нашего разговора лучше не распространяться. Ссылайся на то, что я пришёл поблагодарить за Ксению, к которой не успел сам…

Цесаревич поперхнулся, открыл было рот… но Артур пропал. Ничего не указывало на то, что он вообще здесь был… кроме крови на бинтах и раны, которую Владимир не ощущал совершенно.

А ещё молодой мужчина чувствовал, как воспоминания об этом дне не улетучиваются, но словно бы покрываются коркой. Уходят на задворки сознания, где до них уже не докопаешься так просто.