Шрифт:
Закладка:
– Это очень мило с твоей стороны, но, конечно, выгляжу.
– Ты рассказала об этом Уильяму? – спросил он.
– Нет. Я всегда так стыдилась того, что натворила.
– Думаю, тебе следует рассказать ему теперь, когда ты рассказала мне. Он твой муж, и я вижу, что он тебя любит. Я уверен, он поймет.
– Алексис, я столько всего никогда не рассказывала Уильяму, я храню столько секретов, чтобы защитить нас всех. – Хелена внезапно содрогнулась на жаре.
– Ты можешь рассказать мне все, что угодно, и ничто не уронит тебя в моих глазах, потому что любовь, что была тогда, она… и сейчас здесь.
Хелена посмотрела на него, у него в глазах стояли слезы. Она беспомощно покачала головой.
– Нет, Алексис, я больше не та невинная девочка, какую ты встретил когда-то. Я сплела паутину обманов и лжи, которая затрагивает каждого. В шестнадцать лет я убила нашего ребенка. Ты не можешь себе представить, сколько раз с тех пор я всей душой жалела, что не уступила судьбе и не вернулась сюда, к тебе. Я никогда не прощу себя за это, никогда.
– Хелена, Хелена… – Алексис встал и подошел к ней. Обнял, чтобы успокоить. – Пожалуйста, перестань себя винить. Ты была так молода и притом решила нести это бремя в одиночестве. Это ужасно, но такое порой случается. Едва ли ты единственная женщина на свете, принявшая тяжелое решение.
– Мне плевать на других женщин! Каждый раз, когда я смотрю на своих детей, я думаю об отсутствующем. Я смотрю на пустой стул…
Хелена разрыдалась у него на плече, слезы промочили рубашку, а он тихо гладил ее по волосам, бормоча что-то нежное по-гречески.
– Мамочка! Мамочка! Мы вернулись! Тебе лучше? Папочка говорит, если тебе полегчает, мы можем вечером поехать на картошку с кетчупом в деревню! Я думаю, тебе будет лучше, правда? Привет, Алексис. – Хелена резко отстранилась из объятий Алексиса, медленно повернулась и увидела, что позади Имми стоит Уильям.
– Привет, дорогуша, – холодно сказал он.
– О-о-о, мамочка, ты по-прежнему плохо выглядишь. У тебя глаза совсем красные. Папочка, по-моему, мамочке не стало лучше, но, может быть, тарелка жареной картошки поможет, – продолжала Имми, не замечая напряжения.
– Я оставлю вас. До свидания, Хелена. До свидания, Уильям. – Алексис прошел мимо Уильяма, который его и взглядом не удостоил.
– Спокойный был день? – спросил он; сарказм сочился из его слов, как медленно текущий мед.
– Да, спасибо. Куда вы ездили? – спросила она, отчаянно пытаясь взять себя в руки.
– На пляж.
– Который?
– Корал-бэй. Пожалуй, пойду поплаваю в бассейне, – он отвернулся.
– Да. Я пригляжу за детьми… Уильям?
– Да?
– Спасибо, что дал мне время побыть одной.
– Вижу, ты зря время не теряла.
– Уильям? – она шагнула к нему. – Мы можем поговорить?
Он небрежно отмахнулся.
– Не сейчас, Хелена, пожалуйста. Хорошо?
С замиранием сердца Хелена смотрела, как он спускается к бассейну.
20 июля 2006 года
Уф!!!
Что случилось в этом доме за последние двадцать четыре часа? Хотел бы я, чтобы кто-нибудь сказал мне, что происходит. Потому как что-то явно происходит.
Сегодня в ресторане была папина очередь выглядеть так, будто вместо картошки по-французски – или, точнее говоря, по-кипрски – он проглотил змею, которая медленно выедает его внутренности и впрыскивает яд в кровь. Не знаю, больна ли мама, но папа выглядел сильно потрепанным.
Мама доблестно изображала «все абсолютно в порядке, дети, и наш отдых проходит просто замечательно, правда же?», что, возможно, обмануло всех остальных, но не меня.
И хотя я был счастлив, поскольку Рупс превратился в Невероятного Буку из-за Хлоиного подробного и язвительного описания обнимашек-целовашек с Типом-из-аэропорта вчера вечером (но и подумывал о самоубийстве из-за того, что она целовалась с другим), я не могу отбросить ощущение, что что-то в нашем семействе сильно разладилось.
Папа казался настолько поглощенным своими неприятностями, что даже не возмутился, что Хлоя сегодня вечером опять встречается с Типом-из-аэропорта. Или что Фред перемазался шоколадным мороженым, испачкал стол и устроил истерику, когда ему не дали еще мороженого, чтобы «рисовать» дальше.
И еще папа пил больше обычного. Кстати говоря, мама тоже, хотя обычно она почти не пьет, а тут выпила три бокала, не оставив даже осадка. А потом папа встал из-за стола, сказал, что заберет Фреда и Имми домой спать, и ушел, не сказав больше ни слова. Бросив маму, Сэди, кошмарную Джулз, Невероятного Буку и малышку Виолу.
Кстати, о Виоле. Она мне нравится. Для десяти с половиной лет она очень начитанна, пусть даже в названиях книг, которые она читает, присутствуют «плети», «объятия» и «поцелуи». Однако, надеюсь, я сумел убедить ее попробовать утолить литературный голод чтением «Джейн Эйр» – очень симпатичного томика, которой я нашел в библиотеке своей Кладовки для метел. Думаю, эта книга придется ей по душе. Она и сама беспризорная.
Я отвлекся. После ухода папы разговор стал еще более напряженным. Джулз продолжала говорить о доме, который собиралась купить, ни словом не упоминая, что ее муж вообще существует или что в настоящее время он в самоволке.
Мне, пожалуй, всегда нравился Саша. Хотя он алкоголик и довольно сильно похож на Оскара Уайлда – со всеми вытекающими, – и все и в его семье (кроме Виолы), и в нашей поднимают брови и вздыхают, когда упоминают его, словно он озорной, но избалованный малыш, нет сомнения, что он талантлив. И из-под этого делового костюма рвется на свободу чудачество.
Да поможет мне Бог, если финансы когда-нибудь станут моей судьбой. Я бы не просто подорвал Банк Англии, а разнес бы его на миллион кусков.
Впрочем, вернемся в настоящее. Мы приехали домой с пляжа, и, когда я доставал из багажника бесконечные мокрые полотенца, мимо меня с мрачным видом протопал мистер Я-все-устрою.
Он явно приходил к маме, пока нас не было. Ужасная мысль засела в глубинах моего разума, но я отказываюсь ее озвучить, даже мысленно. Тогда она станет реальностью, а этого просто не может быть.
Просто не может.
И потому вместо этого я сосредотачиваю свои немалые умственные способности на собственной проблеме: успешном спасении кролика.
Письмо наконец закончено. Я знаю, что рискую, но во всех миссиях подобного рода просто обязан присутствовать элемент риска.
Я перечитываю письмо и позволяю себе посмеяться над его ловкостью. Смесь Колетт, «Трех поросят» и Алекса Великого.
Все по-французски.
Я проверил знания Рупса незаметно для него. Он не может досчитать до cinq[3] не запнувшись. Хлоя же, с другой стороны, наполовину француженка и говорит свободно.
