— Для него!

— Не значишь!

И отец был прав, когда перед словами отречения сказал: «Он наиграется и бросит тебя». И эта боль, боль понимания была сильнее всей той, другой. И мне захотелось завыть и закричать, а ещё... очень сильно захотелось оказаться там, где мне не будет больно, там, где меня не предадут, где меня будут любить и простят все мои ошибки. Захотелось исчезнуть…

И тогда я исчезла. Да, именно в тот момент, когда желание исчезнуть стало огромным, выше неба, больше всего нашего мира, маня и услышала Всёля. Услышала и забрала к себе. Спасла.

От воспоминаний о той боли – боли в теле и душе — я сжалась. Нет, не буду об этом думать.

А этот царь, этот немолодой уже мужчина, умолявший мироздание помочь его жене, никак не мог сравниться с Игорем. Даже глупо.

Вспомнились его глаза в намечающихся морщинках, слова: «Спаси её, госпожа богиня!». И его тихий шепот у кровати роженицы, и столь же тихий звук поцелуев, и неверящие счастливые глаза немолодого отца, что держит в каждой руке по младенцу.

Я окунулась в розово-жемчужную воду с головой. На вопрос, что долгие ночи без сна мучил меня — любил ли меня Игорь – я уже давно знала ответ.

Нет. Нет, нет!

Нет, не хочу об этом думать. Не хочу. Не буду! Слишком больно...

На следующий день, как и обещала, я снова появилась в царском дворце. Все, от самого первого стражника у ступеней до слуги у дверей в комнату четвёртой жены царя, встречали меня, уткнувшись носом в пол. Шепотки «Богиня! Богиня!» шли впереди меня.

Потому, наверное, и в комнате меня уже ждали.

Юная Лейла лежала в кровати на высоких подушках и слабо улыбалась, а царь, убрав руки за спину, с нечитаемым выражением наблюдал за малышами, что сдвоенным криком сообщали о своём несогласии с переодеванием, которое учинили с ними няньки.

— Госпожа! — царь не упал на колени, как вся его челядь, и это чудесно! Но поклонился низко и даже искренне. — Рад видеть вас в нашем дворце!

— Ваше мудрейшее величество! — обратилась я к нему.

Всёля провела мне утром урок этикета в новом мире и объяснила, как нужно приветствовать правителя и каких ошибок я наделала вчера. Например, не поклонилась, представ перед царём, командовала им, словно слугой, не проявила должной почтительности, ну и так, по мелочи. А что посчитала его лекарем, так это мелочи. Посему нужно исправлять ошибки – сохранить лицо царя перед подданными.

Потому я и терпела все эти неуместные поклоны и благосклонно кивала падающим ниц людям. Не то чтобы за ночь это стало мне больше нравиться. Нет. Просто Всёля в довольно резкой форме отчитала и заставила меня считаться с интересами людей другой культуры.

— Кто выше царя? Кто может приказывать ему? Только бог. Ну или богиня. Тем более что они тебя ждали, ты была им обещана пророчеством. Так что будь любезна, соответствуй!

Ну я и соответствовала.

— Рада приветствовать вас и вашу драгоценнейшую супругу! Как самочувствие прекрасной Лейлы?

Я расшаркивалась как могла, демонстрируя почтение, которого вчера, боюсь, и в самом деле было слишком мало, изо всех сил заглаживая и выравнивая вчерашнюю свою непочтительность.

— Госпожа богиня! — царь ещё раз сдержанно поклонился. — Ваше могущество совершило чудо!

Я сделала совершенно невозмутимое лицо — спасибо бабушке, которая учила меня не только вышивать. Моё могущество! Ну надо же такое сказать! Я чувствовала себя самозванкой на королевском балу. Кроме прочего, нужно было осмотреть женщину и детей. Покосилась на опустевшие флаконы внутривенной помпы, что затрудняли движения левой руки Лейлы.

— Ваше мудрейшее величество! Позвольте остаться наедине с вашей прекрасной женой для благословения, — я отзеркалила царский поклон. Он, вот уж кто был на своём месте, одним движением брови приказал нянькам удалиться и величественно выплыл сам.

Когда я осталась наедине с юной Лейлой, осмотрела её, просканировала и убедилась, что всё идёт нормально, она норовила ухватить меня за руку и поцеловать. На глазах её были слёзы, но выглядела она счастливой. Она уже улыбалась, на её лицо вернулись краски жизни, и молодая мать и чувствовала себя, и выглядела намного лучше, чем вчера. Я сняла помпу, материализовала инъектор. Увидев чудовищное орудие в моей руке, красавица испугалась.

— Не бойся, дитя. Здесь то, что сделает тебя здоровой, — пришлось сильно обобщить, но по-другому, боюсь, она не поняла бы. — Ты же хочешь ещё порадовать своего драгоценного мужа сыновьями и дочерями?

— Сыновьями, — улыбнулась она смущённо и нерешительно протянула подрагивающую руку под инъекцию.

Мне очень хотелось у неё спросить, за что она любит своего мужа. Ещё — почему умиравшая в родах сутки назад, сегодня она снова готова рожать детей. Хотелось узнать, за что муж любит её, и что она делает, чтобы он был счастлив. Вопросов было много, но ни один я не задала.

Потом был осмотре малышей. Вчера не до того было, а сегодня я не только осмотрела их и просканировала – с ними всё было в порядке – но и рассмотрела, как следует. Было заметно, что хоть оба и смуглые, но один черноволосый, а другой светленький и курчавый. И этот курчавый кого-то мне напоминал.

И только подняв его и повертев и так и эдак поняла: похож на того, кого я видела в своих глупых и ранящих мечтах. Прижала его к груди на несколько мгновений, чтобы запомнить это ощущение, и переложила в колыбельку.

Справившись со слезами, повернулась к Лейле и сказала:

— Вот тебе моё божественное наставление: любите друг друга и своих детей. Любите всегда.

Она только кивнула и улыбнулась – это не казалась ей чем-то невыполнимым.

— У вас всё хорошо. Но нужно отдыхать и поправляться, — улыбнулась и отвернулась – опять подступали слёзы.

Пытаясь их унять, я прошла к двери. Нельзя позволить себе этой роскоши — расплакаться, словно я не всемогущая богиня, а малолетняя девчонка. Ведь надо ещё поговорить с его мудрейшеством.

В распахнутые двери с поклонами и всей возможной почтительностью вошли няньки и занялись младенцами, а царь стоял на пороге смотрел на Лейлу, а она – на него.

— Ваше мудрейшее величество, — обратилась, с трудом отвлекая его от этого занятия, — с вашей женой и малышами всё хорошо, ваши любовь и забота спасли их.

— Это же вы, госпожа богиня, спасли