Шрифт:
Закладка:
— Приведите товарища Чухно.
На очной ставке Чухно утверждал надвое: да, перед ним сейчас находится товарищ Ешкин. Но и вчера он встретился именно с товарищем Ешкиным, тут никаких сомнений быть не может. Как мог быть Ешкин одновременно и в Москве, и на петроградском поезде, не знает, а только неплохо бы пустить в ход машинку электрическую.
Подчиненные Ешкина были не столь категоричны. Да, похожи, тот вчерашний и нынешний. Если кого шлепнуть нужно, то кандидатура подходящая, отчего ж не шлепнуть. Но вот чтобы один к одному похожи, это вряд ли. Тот, вчерашний, какой-то не такой. Нет, и ростом, и статью да, вроде он, но вот одежда другая. Новая, военная форма, но из сукна. И лицо какое-то… ну, как отражение в речке. Менялось.
И тоже подкинули идею насчет электрической машины.
Арехин все это писал, но на двадцать шестом листе чернила в «Паркере» кончились. Ну, и ладно. Уже кошмарным чекистским пером он дописал последний протокол, отпустил свидетелей.
— Ладно. Вам куда ехать нужно, товарищ Ешкин?
— В Коминтерн.
— Туда я вас сам и отвезу. Заодно напишу бумажку о том, что пломбы вскрыл, исходя из следственной необходимости.
Они уже спустились к вороным, когда Арехин спросил Ешкина, предупредив, что вопрос — распоследний. На сегодня.
— А что это за шпанята вокруг вас вертелись?
— Да и сам не знаю. Есть у меня пара знакомых, случайная привязанность некоторым образом, я то еды им подброшу, то одежды. Жалеючи. Эти, наверное, прослышали, ну, и решили попробовать, вдруг и им чего перепадет. Не знаю, право. Вы лучше у них спросите…
— Действительно, мы ж совсем забыли про шкета в шкафу, — сказал тезка Он.
Дежурный обещал доставить в три минуты. Явился через десять, бледный, недоуменный.
— Нет его.
— Убежал?
— Исчез.
Все, включая и Ешкина, вернулись в кабинет. Дверь в стенной бокс открыта.
— Это я её открыл, а было заперто, как следует заперто. Открыл — а никого. Я поначалу решил, что со света тьмой глаза застило, чуть отступил, что б не выскочил. Присмотрелся — опять никого нет. Только одежонка на полу валяется, и все.
Орехин и стенки выстукивал, хотя и не знал, как по звуку отличить глухую стену от потайного хода, и в потолок палкой бил, и пол топтал.
Шкет не появлялся.
— Ладно. Исчез, значит исчез. Голый. Бумаг при задержании мы не составляли, здесь его не оформляли, преступлений за ним, собственно, никаких не числится, потому будем считать, что его как бы не было — официально.
— Но… Но ведь он был — уже с облегчением (ясно, что грозы не будет), сказал Уточкин.
— Был. Вы подумайте, куда он пропал. И зачем, — добавил Арехин, усаживаясь в экипаж.
Коминтерновский возница скромно пристроился позади.
В Коминтерне Арехин не задержался. Сдал Ешкина с рук на руку, написал коротенькую цидульку и ушел, несмотря на призывы начальника второй руки обязательно подождать, объяснить, доложить, отчитаться… — остальное скрыла дверь.
7
В МУСе были аккурат к половине шестого. Первая звезда уже засияла, да и вторая, и двадцатая тож.
— Вам несколько раз телефонировали, — сказал Арехину товарищ Оболикшто. — Один раз Дзержинский, два раза Сигизмунд Викентьевич, и один раз какой-то Кляйнмихель. Все просили срочно доложить обстановку. Я сам, конечно, докладывал тоже, — добавил Оболикшто. — Сказал, что наши сотрудники круглосуточно работают над этим делом и в самом скором времени представят результаты.
— Благодарю, — сказал Арехин. — Вы позволите? — он потянулся к телефону.
— Разумеется, разумеется, — товарищ Оболикшто отнесся к телефону, будто это особо ценная часть товарища Дзержинского. Бережно снял трубку, бережно передал Арехину.
Но Арехин покрутил ручку и попросил барышню соединить отнюдь не с товарищем Дзержинским, и даже не с Сигизмундом Викентьевичем, а с Кляйнмихелем, указав, разумеется, не имя, а абонентский номер. Не тот человек Кляйнмихель, чтобы все телефонные барышни знали его номер наизусть.
Пока он ждал соединение, почему-то вспомнилась дознавательная машинка чекистов. Похоже, телефонный мастер ее и сделал из подручных деталей.
— А, Тихон, ты — пробасил Кляйнмихель.
— Я, — ответил Арехин. Очень удобно. Чужой непременно назовется Александром Александровичем.
— Нашлись твои эшелоны. Все три. Паровозы, вагоны — всё цело.
— А люди?
— О людях думаешь? Ну, спасибо. Нет, людей не следа. И — ни зернышка.
— Жаль…
— Но самое интересное — где мы их нашли, эшелоны, и как.
— Где же?
— Названия тебе ничего не дадут, да и переврет телефон всё, только были они в трех разных местах Москвы. Похоже — я даже уверен — развели пары, да и отправили эшелоны, куда вывезет, на все четыре стороны.
— На три, — поправил Арехин.
— А, подмечаешь! Ну да, на три. И вот я стал думать, из какого места их можно было выпустить, чтобы они так разлетелись? Стрелочников у нас мало, да нет почти, следовательно, стрелки могли перевести только в начале пути.
— И где же это начало?
— Послал пару человек проверить кое-что, через часок-другой, надеюсь, и узнаю. Но только… Только ты туда сам не ходи. Вызови отряд побольше, батальон — все ж тысячи пудов. А сам не ходи… — разговор оборвался, трубка умолкла. Кляйнмихель долго болтать не любил.
Ну, ладно, через часок — это скоро.
— А… А Дзержинскому звонить будете?
— Попозже, — успокоил товарища Оболикшто Арехин и прошёл в свой кабинет.
Тезка Он уже и огонек развел, и чайник поставил. Вот-вот вскипит.
Дежурный по МУСу истопник Аверьяныч заглянул в дверь.
— Вас там какой-то человек спрашивает. Банкир, говорит.
Банкир? Значит, время восемнадцать часов.
Арехин достал из кармашка «Мозер».
Так оно и есть.
— Утром в суматохе я не представился, — вошедший был стремителен, как нежданный обыск. — Барон Хагель, директор лаборатории оборонной техники. Вернее, поскольку революция упразднила и титулы, и саму лабораторию, мне следует представляться просто: гражданин Хагель, но, согласитесь, барон и директор как-то возвышают. Впрочем, это неважно. А важно то, что мне велено быть здесь, и я есть здесь, — он встал, чуть в сторону отставив трость, без сомнений, замаскированный длинноствольный револьвер. Видно было, что время, проведенное вне тюрьмы, пошло ему на пользу — сходил в
