Шрифт:
Закладка:
Серый не успевает осознать видение. Каркающая черная воронка распадается. Птицы еще несколько секунд мечутся над кладбищем, но потом улетают в глубину рощи. От грая остается лишь эхо, невидимый щит в последний раз идет волной, и все стихает.
В ту же секунду выскакивает Михась, парой оплеух приводит Василька в чувство и оттаскивает на дорогу. Все высыпают на улицу хаотичной кучей, ошарашенно оглядываются, явно побросав дела на полпути. Мама мокрая, завернутая в халат и полотенце, Олеся в грязном фартуке, Верочка тяжело отдувается, сжимая в руке тапок – второй на ее ноге. Прапор появляется последним. Его пихает в спину Тимур, подгоняя уверенными криками.
– Отставить! – не выдерживает Прапор и отвешивает ему подзатыльник.
Тимур выпрямляется, понимает, что все недоумевают и очень недовольно смотрят на него, и, наконец, осматривается.
– Что за тревога? – спрашивает Прапор, нависнув над Тимуром.
Тот только хлопает ресницами.
– А… Но ведь небо… вороны… – лепечет он и замолкает.
На улице снова царит покой и тишина. Хмарь всё так же скользит вдоль границы, не в силах пересечь линию черных трав. Шелестят деревья, всё еще ослепительно зеленые, нетронутые. Никаких птиц, никаких волн – ничего.
– Тимур, тебе что, приснилось?! – наконец озвучивает мама общую мысль.
Серый встречает ее наполненный жизнью и гневом взгляд и понимает – морока на ней больше нет.
– А… э… Серый тоже видел!
– Видел, – кивает Серый. – По щиту шли волны. Я думал, он сейчас исчезнет. Василек тоже видел.
Васильку явно неловко быть в центре внимания. Он смущенно топчется и молча кивает.
– Почему тогда не кричали? – хмурится Прапор.
– Я кричал, – возражает Серый. – Вы не слышали. А там хмарь была.
Все переглядываются, настороженно смотрят на границу, но там ничего нет – хмарь уже улетела.
– Спросим у хозяев, – наконец, определяется Прапор. – Наверное, это они… с настройками в своем приборе поиграли. Или что там нас бережет… Серый, сгоняй к ним, уточни. Тимур, Михась, вы пока постойте на карауле.
Серый послушно делает шаг по дороге, поднимает голову и выдыхает. Ему не надо никуда идти – близнецы уже идут к ним сами.
– Не волнуйтесь! – говорит Юфим. Он делает это вроде бы негромко, но его хорошо слышно на всю улицу. – Всё в порядке. Говоря современным языком, произошло обновление программы.
– Вы бы хоть предупредили! – возмущается Прапор.
Близнецы переглядываются и разводят руками:
– Просим прощения, это несколько… непредсказуемо. Мы полагали, что это произойдет позже. Не беспокойтесь, пока мы здесь, хмарь сюда не доберется.
На этом добром слове хозяева вновь уходят в сторону пруда.
– Непредсказуемо… Пока они здесь… – ворчит Прапор. – Ладно. Будем считать, что это была учебная тревога. А караул на ночь все-таки мы выставим. Вась, у тебя никаких дел вроде уже нет? Вот и постой тут, – он кивает на парадное крыльцо. – Отсюда все хорошо видно. Мы тебе сейчас стульчик вынесем. Серый тебя сменит через пару часиков. Я потом распишу дежурство.
Михась насмешливо хмыкает, складывает руки на груди.
– Ты же только что оставлял на дежурстве Тимура и меня.
– Ничего, – шепчет Василек, кивнув. – Мне не трудно.
– Тогда я с тобой, – безапелляционно заявляет Михась.
– Тогда заодно и расписание дежурств составьте, – быстро говорит Прапор.
Василий снова кивает, а Серый невольно вспоминает, как тот стоял, обратившись в столп, и так и не повернул головы к границе, несмотря на тряску. Да, Серый такое уже видел в других группах. У людей существуют две реакции на опасность: либо замереть, либо бежать. Те, кто замирал, погибали первыми, ведь для спасения сначала нужно выйти из ступора. А хмари достаточно секунды.
Василек – тренированный человек. Он ходил по хмари все эти три года. И при малейшей чертовщине он все еще цепенеет?
Глава 14
На три дня воцаряется мир и покой. Никакие чужие люди больше не приходят, даже близнецы не заглядывают, ничего не случается, даже хмарь появляется очень редко, а невидимое поле исправно ее отгоняет. И всё на огороде растет медленно и постепенно, как положено расти приличным растениям. Вороны вылетают из рощи тоже всего один раз – и то ранним утром. Но эта странность уже привычная.
Три дня для Серого становятся некоей передышкой. Человек – такая тварь, которая ко всему привыкает, даже к необъяснимому. Серый успокаивается, перестает обращать внимание на всё, что с трудом поддается логике, – и жить становится гораздо легче и проще.
Изменения в собственном теле он даже за мистику не считает. Ну меняется иногда у него цвет глаз, ну спят они теперь с Тимуром всего пять часов в сутки. Ну вскакивают дружно еще до рассвета, несмотря на дежурство в ночь, и носятся по двору не в силах усидеть на месте, словно зайцы из старой рекламы батареек. Ну и что? Зато теперь Верочка спокойно встает вместе со всеми, вся утренняя забота о Глаше и курах легла на их плечи. Они научились доить корову, готовить завтраки, и вообще за одно утро переделывают столько дел, сколько остальные за весь день не успевают! Вот разгорается день – и энергия из них выплескивается, у них наступает, как выражается Тимур, фаза творчества. Причем очень ярко выраженная.
Если Тимур раньше играл исключительно по памяти и готовым нотам, то сейчас в нем открывается нечто, очень похожее на гениальность. Он слышит музыку везде: и в шелесте листьев, и в стрекоте кузнечиков. Разок Серый застает его в огороде, с вилами в руках.
– Слышишь? – глядя на зубцы, спрашивает Тимур и улыбается.
Серый прислушивается, но кроме шелеста листьев на ветру ничего не слышит.
– Что?
– Как красиво ветер между зубцами гуляет. Звук такой…
Новые мелодии переполняют виолончелиста, в нем открывается тяга играть на всем, что попадется под руку: бокалах, тарелках, найденных на антресолях деревянных ложках. Что самое потрясающее, красиво звучит абсолютно всё, даже старая тупая пила и ведро, в которое доят Глашу. Виолончель же он почти не выпускает из рук и самозабвенно сочиняет музыку, записывая ее в свою тетрадку, новую, найденную в одном из домов.
Сам Серый вспоминает, что когда-то давно ходил в школу рисования, что ему нравилось переносить мир на бумагу, и хватается за карандаши и краски.
