Шрифт:
Закладка:
В октябре 2018 года приступили к расследованию того, что пресса окрестила «настоящей катастрофой в Национальной службе здравоохранения». Процесс начался с показаний людей, заразившихся ВИЧ и гепатитом. На видеозаписи, включенной в зале суда, мужчина рассказал, как считал свою жизнь потерянной, когда в сорок три года узнал, что в детстве заразился гепатитом С. Это произошло во время переливания инфицированных препаратов крови, после того как его опухшее колено ошибочно приняли за гемофилию. Одна женщина заявила, что заразилась ВИЧ от своего мужа, у которого была гемофилия. «Нас заставляли молчать, и мы молчали», – сказала она. Целых 30 000 пациентов, которым делали прямые переливания крови, тоже заразились. Кровь и препараты крови поступили от 100 000 американских доноров, многие из которых были заключенными или относились к группам высокого риска.
Почему это произошло? Потому что Национальная служба здравоохранения старалась удовлетворять спрос на лечение – проблема ресурсов, как обычно. В результате около 5000 пациентов с гемофилией и другими нарушениями свертываемости крови были заражены за двадцать с небольшим лет. Половина из них впоследствии умерла. Команда юристов правительства Великобритании признала, что «случилось то, чего не должно было случиться». Выступая от имени Департамента здравоохранения и социального обеспечения Англии, Элеанор Грей сказала: «Мы очень сожалеем. Это произошло, хотя не должно было». Скажите это матери Филиппа, Джули из Австралии, мне и тысячам других работников сферы здравоохранения, которые рисковали заразиться, потому что скандала старательно избегали.
Риск заразиться гепатитом В после ранения инфицированным острым инструментом составляет 10 %, гепатитом С – менее 2 %, а ВИЧ – всего 0,3 %. Однако кровь смертельно больных СПИДом пациентов гораздо более опасна.
8
Давление
С хирургической точки зрения оперировать маленьких детей с врожденными пороками крошечных сердечек технически гораздо сложнее, чем взрослых, поэтому связь коры головного мозга и мозгового ствола хирурга с кончиками его пальцев должна быть отличной. Эмпатию тоже следует «выключать» хотя бы на время. Мы все подвержены передаче тревоги, то есть проникновению чужих страхов в наш собственный разум. Язык тела, неуверенность в голосе и явные проявления эмоций играют большую роль в этом процессе. То же самое относится к ситуациям, когда нам приходится говорить с родителями об операции на их ребенке.
Чтобы сохранять объективность, психика детского хирурга воздвигает невидимую кирпичную стену, которая отгораживает его от страданий, страха и паники. Это вовсе не черствость и не психопатия. Проще говоря, способность противостоять давлению этих эмоций, проявляемых другими, является приобретенным защитным механизмом, без которого мы не могли бы работать. Оперировать чужих детей – огромная ответственность.
Согласно недавнему исследованию Кембриджского университета, способность человека к эмпатии зависит от его воспитания и среды, в которой он находится. Кембриджские психологи проанализировали генетику 46 000 человек, которых попросили пройти тест, оценивающий уровень эмпатии. Они выяснили, что способность людей сострадать и адекватно реагировать на чувства других всего на 10 % зависит от генетики. Женщины более эмпатичны, чем мужчины. Факт того, что эмпатия является приобретенной чертой, во многом объясняет, как врачи и солдаты учатся избегать ее, когда это необходимо. У меня была крайне эмпатичная мать, но, оперируя детские сердца, я «отключал» влияние ее ДНК. Естественно, это не статичный феномен. Когда давление уменьшается, эмпатия может вернуться. И эмпатия на работе отличается от эмпатии дома. Я постоянно беспокоился о собственных детях, особенно когда мой сын Марк стал играть в регби и гонять на автомобиле, прямо как я в молодости.
Оперировать маленьких детей с врожденными пороками крошечных сердечек технически гораздо сложнее, чем взрослых.
Так что можно представить, что для основания детской кардиохирургической программы в Оксфорде простого умения делать операции было недостаточно. Мой опыт обучения кардиохирургии новорожденных у Кирклина и Пасифико, а затем работа в больнице Грейт-Ормонд-стрит (Great Ormond Street Hospital) в Лондоне придали мне уверенности в мыслях о программе. Я испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, наблюдая за тем, как больные, синюшные младенцы покидают больницу розовыми в окружении своих счастливых родственников: мам, пап, бабушек, дедушек, братьев и сестер. Все члены их семей больше не чувствовали огромного груза на своих плечах и были безмерно благодарны хирургу, который им помог. В этом и заключалась моя мотивация.
Временные, энергетические и эмоциональные затраты были огромны, но я испытывал колоссальное удовлетворение. За моей спиной стояли всецело преданные делу детские кардиологи, анестезиологи и реаниматологи, которые уменьшали давление. Это может прозвучать эгоистично, но детская кардиохирургия придала Оксфорду престиж, которого не хватало нашему конкуренту, кембриджскому кардиологическому центру в Папворте. Теперь у нас появилось то, что могло превзойти их первую трансплантационную программу.
Поскольку мы начинали с нуля, то были самым маленьким детским кардиологическим центром в Великобритании, но благосклонное к нам отношение и огромные благотворительные пожертвования позволили построить прекрасную детскую больницу. Мы отличались первоклассным акушерством, наличием неонатальной интенсивной терапии и разнообразных направлений детской хирургии – иными словами, у нас была вся инфраструктура, необходимая для безопасной кардиохирургии.
Способность людей сострадать и адекватно реагировать на чувства других всего на 10 % зависит от генетики.
С возрастом мой взгляд на работу смягчился. Не так давно я готовился выступить с речью в затопленном Хьюстоне. Это было через неделю после разрушительного урагана 2017 года и спустя долгое время после того, как я перестал оперировать детей. Пролистывая распечатанные моим секретарем Сью слайды, я нашел конверт, о котором она ничего мне не говорила. Он проделал со мной весь путь до Техасского института сердца. В письме говорилось:
Дорогой доктор Уэстаби!
Надеюсь, у вас все хорошо. Меня зовут Лаима, и вы сделали мне операцию почти семнадцать лет назад, когда мне было десять. Признаться, я только в последние пару лет начала понимать, как сложна была процедура Росса и как мне повезло оправиться после нее. Сейчас мне 26, и я недавно получила образование психолога в Австралии. На последней консультации мой кардиолог сказал, что
