я вижу, осязаю и обоняю, требует отклика? Уже сейчас, пока любуюсь этими картинами, мою грудь распирает изнутри, словно дешевый латексный воздушный шарик, и я боюсь, что могу лопнуть.

Я заставляю себя отвернуться.

Мое внимание привлекает белая вспышка на другой стороне улицы. На ступеньках, ведущих к дорожке перед магазинами, с сигаретой в руке сидит одинокая девушка, одетая в пышное белое свадебное платье. Там, где должны быть ее глаза, зияют черные дыры. Почерневшие губы изгибаются в подобии улыбки, когда она ловит мой пристальный взгляд.

Кажется подозрительно удобным найти мертвую южную красотку в самом центре Квартала, но я не удивлена. Девушка контрастирует с освещенными витринами магазинов позади нее, полными новой, дорогой одежды, но сами здания – высокие и внушительные, сложенные из кирпича, превосходящего по возрасту любого из жителей города. Она – очередной призрак из прошлого в городе, где их полно.

Я лишь слегка разочарована, что не встретила ее на кладбище.

Делаю шаг вперед, пока девушка затягивается сигаретой.

Рукой в перчатке она манит меня к себе.

Вблизи ее глаза с налитыми кровью белками сверкают на фоне темного макияжа, на веках и под скулами. Платье, которое издали казалось белым, пожелтело от времени и все в прорехах, обнажающих покрытую синяками кожу. Синяки кажутся поразительно реальными, но я не хочу спрашивать.

Я нервно сглатываю.

– Ты – южная красотка?

– Разве я не выгляжу так, дорогая?

Она выглядит скорее как невеста, убитая в день своей свадьбы, но я не произношу это вслух. Возможно, она и то и другое.

Рядом с девушкой стоит портативный проигрыватель. Перед ней на тротуаре лежит раскрытый и перевернутый потрепанный розовый зонтик с отваливающимися по краям оборками. Внутри валяется несколько долларов. Я вытаскиваю из кармана пятерку и бросаю ее в зонт.

– Можно с тобой потанцевать?

Девушка выкидывает недокуренную сигарету в канаву и опускает иглу проигрывателя. Скрипучая симфония разносится в ночи, а невеста встает и разглаживает обрывки кружев, ниспадающие каскадом с ее юбки.

– Ты умеешь танцевать вальс?

Я качаю головой.

– Ладно, неважно. – Она хватает мою руку и кладет свою мне на талию. – Если мертвая девушка может его танцевать, то и ты сможешь.

Едва ли не улыбаясь, я кладу руку на ее костлявое, холодное плечо. Не представляю, как эта девушка может оставаться настолько холодной в такую жару. Я испытываю искушение спросить ее, не вампир ли она, но если эта девушка – часть игры Николаса, вряд ли она поможет мне охотнее, чем Картер.

– Повторяй за мной, – командует она. – Нога вперед, вбок, к ноге. Назад, вбок, к ноге. Еще раз.

Я подчиняюсь ее приказам. Мои ноги легко подхватывают ритм, и я кружусь по тротуару, в то время как надвигается очередная гроза и разрывает небо вспышками молний. Весь этот момент такой жуткий – я, девочка, у которой умирает папа, танцую с мертвой девушкой, и в нас вот-вот может ударить молния. Эдгар Аллан По вдохновился бы.

Танец может стать легким, даже умиротворяющим, если суметь погрузиться в его повторяющийся ритм. Если ваш партнер легок и предсказуем. Мертвая девушка, похоже, готова танцевать так всю ночь, а в карточке не сказано, как долго должен длиться наш танец. Нетерпение заставляет мои кончики пальцев исполнять собственный танец на плечах девушки, и я даже не замечаю этого, пока она не останавливается посреди танца и не кладет свою ледяную руку поверх моей.

– Расслабься, – говорит она.

Я глубоко вдыхаю воздух, горячий и влажный, наэлектризованный готовой разразиться грозой. Не то чтобы меня это успокаивало. Я поднимаю лицо к небу и слушаю мелодию, пытаюсь раствориться в меланхоличных нотах; их знакомая грусть убаюкивает меня, помогает сосредоточиться, не требуя взамен моей грусти.

Незаметно для самой себя я вновь начинаю танцевать.

Похоже, мне это даже нравится, но вспышка молнии нарушает мое умиротворение и пробуждает желание поговорить.

– Так как же ты умерла?

– А как ты думаешь? – Девушка смеется, и запах табака в ее дыхании щекочет мой нос. – От рака легких.

Я съеживаюсь, но она этого не замечает. Меня так и подмывает вырваться из ее рук или крикнуть, что рак – это не повод для шуток, но она всего лишь девушка, пытающаяся заработать на жизнь. Для нее рак – это просто плохая болезнь, от которой некоторые люди умирают, то, над чем можно посмеяться так же, как мы смеемся над чужими страхами. Но когда рак подкрадывается и отравляет вашу жизнь, становясь чем-то реальным, а не далеким призраком, смеяться становится труднее.

Папа тоже поначалу смеялся. Он шутил о том, что рак нарвался не на того парня. Но когда болезнь начала выигрывать битву за битвой, шутка стала несмешной.

– Это не очень поэтичный способ умереть. Я думала, ты скажешь, что утонула в реке или умерла от разбитого сердца.

Девушка смеется, и я слегка поворачиваю голову, чтобы на этот раз избежать ее дыхания.

– Дорогая, не бывает поэтичной смерти, люди просто умирают. Как ни крути, ты все равно мертв.

Правда в ее словах цепляет меня за живое, заставляет задуматься. Даже если я найду способ превратить папу в вампира, он все равно будет мертв? Будет ли он похож на вампира Луи из романа Энн Райс? Того, кто вечно искал способ снова жить после смерти? Придется ли мне все время напоминать папе, что лучше уж так, чем просто умереть? Будем ли мы вообще смотреть фильмы о вампирах вместе? Возможно, мы уже не сможем остаться прежними, но я не могу думать об этом. Папы вообще не станет, если я не превращу его в вампира. Лучше иная жизнь, чем никакой. Он поймет.

– Ты в порядке?

Я замираю на месте. Девушка отпускает мою талию и сжимает плечи. Я встречаюсь взглядом с ее встревоженными глазами, глубокими, темно-синими, напоминающими цвет печали.

Позади меня кто-то прочищает горло.

– Позвольте вмешаться?

Взгляд девушки скользит мимо меня. Ее губы сжимаются, как будто бы от тревоги, но она делает шаг в сторону и снова смотрит мне в глаза.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

Я киваю, но вижу, что она мне не верит. Девушка возвращается к умолкнувшему проигрывателю, чтобы перезапустить музыку. На этот раз звучит более грустная песня, проникая в мое тело, делая руки и ноги слишком тяжелыми, чтобы продолжать танцевать.

Николас снова откашливается.

– Виктория?

Я не хочу оборачиваться. Не хочу, чтобы он видел печаль, которую я прячу под своей кожей. Николас уже видел ее однажды, и это напугало его, заставило подумать, что я не заслуживаю