Секс для него — просто сделка, так почему так важно, с кем я встречаюсь?

Не то чтобы я интересовалась Риццо, и у меня также нет ощущения, что он заинтересован во мне. В конце концов, наши семьи — враги. Я согласилась на это, потому что Нат умоляла меня пойти с ними и составить пару Бьянки.

— Хорошо. — Он вытаскивает меня из кабинки и наклоняет над раковиной. — Пришло время наказать тебя.

Он задирает мою юбку, а затем срывает трусики с ног.

Я тяжело сглатываю, жалея, что надела юбку, которая облегчает ему доступ. Его рука яростно опускается на мою левую ягодицу, заставляя меня подпрыгнуть.

Я вскрикиваю от боли, когда он переходит к моей правой ягодице и делает то же самое. Твердая поверхность раковины впивается в мои бедра, пока он продолжает давить на меня своим весом. Это оставит синяки, но я чувствую, что таково его намерение. Причинить как можно больше физической боли, даже если у него здесь нет никаких орудий.

— Не делай вид, что тебе это не нравится, Морроне.

Я стискиваю зубы.

— Мне не нравится, что ты ведешь себя совершенно неразумно.

Он рычит, его вес давит на меня сильнее.

— Как бы тебе понравилось, если бы я был здесь с другой женщиной и демонстрировал ее?

Когда он так говорит, я прихожу в ярость. От мысли увидеть его с любой другой женщиной у меня сводит живот.

— Я бы возненавидела это.

— Именно. — Он шлепает меня снова, еще сильнее, чем раньше. — Вот почему тебя нужно наказать за то, что ты так чертовски разозлила меня.

Я слышу гнев в его голосе, и он вселяет в меня ужас.

Очевидно, что когда я преследовала этого мужчину, желая, чтобы он обратил на меня внимание так, как я всегда обращала внимание на него, я никогда не задумывалась о том, насколько он безумен.

Не зря он главный каратель в Академии Синдиката. Он любит причинять боль, а я открыла книгу, чтобы заглянуть внутрь и погрузиться в безумие, которое кроется внутри него.

Однако теперь я не могу выбраться, или, по крайней мере, он мне этого не позволяет.

Я тяжело сглатываю, когда за спиной раздается его неровное дыхание, и смотрю в зеркало, встречаясь с ним взглядом.

Сейчас он выглядит на грани безумия, с широко раскрытыми карими глазами и растрепанными волосами.

— Я трахну тебя прямо здесь и наполню своей спермой, потом ты вернешься и сядешь рядом с этим мальчишкой, а моя сперма будет капать тебе в трусики.

Я с трудом сглатываю при этой мысли, но мои бедра сжимаются.

— Да, сэр.

Звук расстегиваемой молнии ускоряет мое сердцебиение, когда он высвобождает свой член и просовывает головку ко входу в мою насквозь мокрую киску. Не успеваю я перевести дыхание, как он оказывается внутри меня.

Он глубоко вбивает в меня каждый дюйм, когда двигает бедрами внутрь и наружу грубыми, порочными движениями, словно пытаясь перестроить мои внутренности. Я смотрю на него в зеркало, и он смотрит на меня в ответ с таким неприкрытым желанием, что я забываю о безумии того, что мы делаем. И невозможно не стонать, когда он заставляет меня чувствовать себя неосязаемой, как будто я больше не в своем собственном теле.

Мои друзья сидят на трибунах и ждут моего возвращения, а меня, как какую-то шлюху, трахает в туалете наш профессор-садист.

Я тяжело сглатываю, когда раздается стук в дверь и кто-то пытается войти.

Мое тело каменеет, но Гаврил не останавливается.

На самом деле, он даже не подает виду, что слышал их. Он выглядит так, словно находится в другом мире, утопая во тьме, которая, кажется, окутывает его душу.

Интересно, что сделало его таким, или, возможно, с ним ничего не случилось, а просто он такой, какой есть. Как его маска.

В конце концов, у меня нет объяснения, почему мне нравится боль, которую он причиняет. Просто я такая, как есть, наверное. Невозможно не застонать громче, когда я чувствую, что приближаюсь к краю.

Он останавливается так же внезапно, как и начал, свирепо глядя на меня в зеркало.

— Ты слишком наслаждаешься этим, Камилла. Предполагается, что это наказание.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу.

— Простите, сэр. Трудно не наслаждаться тем, как Вы трахаете меня.

Он рычит и вытаскивает из меня свой член, заставляя меня хныкать от внезапного ощущения пустоты.

И тут я чувствую, как головка его члена прижимается к моей заднице. Я замираю, когда чувствую, как он яростно толкается вперед, безжалостно разрывая плотное кольцо мышц.

Я кричу, боль сильнее, чем в первый раз, возможно, потому, меня меньше предупредили.

— Ты не можешь наслаждаться этим, не после того, что ты сделала.

Его карие глаза горят садистским восторгом.

Проблема в том, что он думает, что я не получу удовольствия из-за боли, но это бессмысленно. Мазохист вроде меня жаждет боли так же сильно, как и удовольствия. Черт, иногда я даже не уверена, что могу отличить одно от другого.

Он жестко и грубо трахает меня в задницу, и постепенно мои мышцы вокруг него расслабляются, по мере того как наслаждение усиливается, а боль стихает.

Я издаю стон, от которого у него сжимается челюсть.

— Такая грязная, любящая боль, шлюха, не так ли, Морроне?

Я киваю в ответ.

— Да, Ваша грязная шлюха, сэр.

Он рычит, как животное, его пальцы еще сильнее впиваются в мои бедра.

— Верно. Моя.

Он вонзается в меня еще сильнее, и жгучая боль от того, что меня насильно раскрыли с помощью лишь одного возбуждения, тает.

— Ты чертовски совершенна, Камилла.

Мои щеки пылают от того, как он смотрит на меня в зеркало, как будто я самое желанное существо на этой планете.

— Такая чертовски идеальная и вся моя. Если я хоть раз поймаю тебя на том, что ты не так смотришь на другого мужчину, я убью его. — Он шлепает меня по заднице. — Я буду пытать его и заставлю истекать кровью, прежде чем покончить с его жизнью, а затем трахну тебя, покрытую его кровью.

Холодная дрожь пробегает по моей спине от напряженности его голоса. Безумие в его глазах говорит о том, что он абсолютно серьезен. Интересно, убивал ли он когда-нибудь людей или какой была его жизнь до академии? Голос в моей голове заставляет мой желудок скручиваться.

Конечно, он убивал и до этого. Нельзя так легкомысленно говорить об убийстве, если ты не делал этого раньше.

Профессор Ниткин — полная загадка.