- Не обрекайте ее на мученичество - она заслуживает лучшего.

- Вы говорите так, как будто она все еще может быть жива.

- Никто не доказал, что это не так.

- Кто-то прислал нам это сообщение. Никто не стал бы винить вас за предположение о родственных связях. Но это было очень давно, Гома.

- Что это значит?

- Я знаю, что многие из нас были живы во время первой высадки, но ваша бабушка к тому времени была уже старой. - Несколько секунд Грейв изучал инопланетную машину, и часть ее священного голубого сияния падала на его лицо. Если бы в комнате не было так темно, она бы никогда не допустила, чтобы он был так близко к ней. - В любом случае, я надеюсь, что вы найдете ответы. Я имел в виду все, что сказал вам, когда мы впервые встретились. Я действительно с большим уважением отношусь к вашей работе.

- Это вы так говорите.

- Поверьте мне, Гома, ничто не бывает таким черно-белым, как вы думаете. Наши чувства по отношению к слонам гораздо сложнее, чем вы себе представляете. Мы сожалеем о том, кем они были, мы сожалеем о совершенной в их отношении ошибке, но мы также скорбим о том, что с ними стало.

- Ненавидите грех, но не грешника?

- Если вы хотите выразить это в таких терминах. В любом случае, это был ужасный день - пятно на нашей коллективной истории. И все же возмездие Мандалы могло бы быть гораздо более суровым.

- Вы думаете, это было из-за возмездия? Что Мандала каким-то образом действовала против танторов?

- Факты - это все, чем мы располагаем, - ответил Грейв. - Мандалу спровоцировали, Мандала подействовала, и вознесенные слоны перестали существовать. Я не делаю никаких выводов. Каждый из нас должен делать такие выводы, какие сочтет нужным.

- Я передумала, - сказал Гома после некоторого молчания. - Я начала думать, что, возможно, смогу вынести пребывание с вами в одной комнате, не говоря уже о том, чтобы находиться на одном корабле. Я была неправа.

- И мне очень жаль, что мы не можем найти общий язык.

- Его нет. И никогда не будет.

Она говорила, когда голубое сияние увеличило свою интенсивность во много раз. Едва ли было время среагировать, едва ли у кого-то в комнате было время сделать что-то большее, чем перевести дыхание. У Гомы сложилось впечатление, не более того, что в многослойной, похожей на броню обшивке Хранителя открылись бреши, подобно тому, как сосновая шишка меняется в зависимости от погоды, позволяя большему количеству своего внутреннего голубого свечения изливаться в космос. А потом все исчезло - не только голубое свечение, но и вся инопланетная машина целиком.

Она просто исчезла.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кану был выбит из колеи. Пока Нисса спала, а ее корабль управлялся сам, он переходил от окна к окну, останавливаясь у каждого, чтобы рассмотреть свое отражение - свет в каюте был тусклым, но не полностью выключенным - и попытаться убедить себя, что он не начал впадать в безумие. То, что он увидел в отражении, было лицом глубоко встревоженного человека с отчаянным, испытующим взглядом - как будто лицо в зеркале ожидало ответов от него, человека, менее всего способного их дать.

Он думал о том, что случилось с ним на Марсе, и обо всем, что ему пришлось пережить с тех пор - о смерти его коллег, о его собственном выздоровлении, о конце его политической карьеры. Было бы странно, если бы он не выглядел обеспокоенным, как человек, брошенный на произвол судьбы без всякой уверенности. Но дело было не только в этом, и как бы он ни пытался найти рациональное объяснение, он не мог найти способа объяснить то, что ему приснилось. Он не знал названия ее корабля, пока она сама ему не сказала. Так как же это было возможно, что это было прообразом во время его снов на Марсе, когда у него никогда не было ни малейшего намерения повторно вступать в контакт с Ниссой Мбайе?

Совпадение, пытался он убедить себя. Его сны содержали набор случайных символов, бессмысленный продукт его подсознания, и по воле случая они приобрели сверхъестественное значение теперь, когда он знал название ее корабля. Если бы название было другим, он никогда бы не вернулся к содержанию этих снов - о том, как они со Свифтом играют в шахматы в бушующем море.

Но этого объяснения было недостаточно. Он чувствовал, что символическая связь была важной - истинное предзнаменование того, что должно было произойти. Поскольку он не верил в предвидение, оставалась еще менее приемлемая возможность: он, должно быть, каким-то образом узнал о корабле Ниссы еще до того, как покинул Марс.

И все же он не помнил, чтобы думал о ней - и уж точно не знал заранее названия ее корабля. Мог ли он думать о Ниссе и ее корабле и каким-то образом упустил это воспоминание?

Он вспомнил Лиссабон, тот момент удивления, когда узнал сначала ее голос, а затем и лицо. Это воспоминание было гораздо ближе к настоящему, чем его путаные и эпизодические воспоминания о Марсе. Он все еще мог видеть солнечный свет в галерее, лица студентов, собравшихся вокруг Ниссы, мазки их набросков. Он мог вспомнить точную текстуру выпечки, которую они ели в кафе наверху, когда оправились от шока, вызванного встречей. Шок был неподдельным - он ничего из этого не симулировал.

Но что-то не сходилось.

Во-первых, все еще существовало странное совпадение в их встрече. Жизнь подкидывала свою долю случайных встреч, это было правдой. Но внезапно заинтересоваться искусством своей бабушки и почти сразу же наткнуться на свою бывшую жену на первой же выставке, которую он посетил? До сих пор он был готов списать это на каприз, но возможно ли, что их встреча с самого начала была преднамеренной?

Кану оторвался от своего отражения. Ничто из этого не помогало. Это просто отправляло его мысли по все более затягивающимся спиралям паранойи и неуверенности в себе. Он должен был доверять себе. С его стороны не было никакого скрытого мотива.

Он был уверен в этом.

Его движения взволновали Ниссу. Он старался вести себя как можно тише, но это был ее корабль, и ее