глава Второго Дома Нолдор думал совсем о другой женщине, и ругал себя, сам не зная, за что. Каждый раз, когда в памяти всплывал образ Нарнис, королю хотелось до беспамятства напиться. Чего добивался Майтимо, выдавая дочь замуж, Нолофинвэ не знал, но был уверен, что вовсе не того, о чём тогда говорил, — не воссоединения семьи. Нарнис всегда вела себя слишком правильно, блистала красотой, даже когда другие звёзды блекли, и это настораживало, заставляло ждать удара в спину.

И как же это было интересно! Предательство — самое низкое и мерзкое, что может случиться, однако ожидание его — бесценно. Это игра, которой можно посвятить бесконечно много времени: пытаться разгадать намерения врага, предсказать его действия, предотвратить планируемое зло. Даже если врага нет.

А наивный простачок Финьо так и не смог оценить всей прелести своей семейной жизни.

Небо становилось светлее, ярче. Совсем скоро придёт Митриэль, и разговор с ней предстоит очень сложный.

***

Взгляд эльфийки-знахарки стал сначала изумлённым, потом — понимающе-радостным.

— Это не то, что ты подумала, подруга, — некрасиво прищурилась Митриэль.

— Уверена?

— Абсолютно. Можешь начинать меня ненавидеть.

Травница отвернулась от наставницы, всё равно не веря в её искренность. Ни один лекарь не может остаться равнодушным, видя чужую боль.

Да и вовсе никто не может! Наверное… В любом случае, Митриэль не из таких. Равнодушных.

Бывшая любовница Карнистира села рядом с постелью Майтимо и внимательно посмотрела на спящего Нолдо.

— Король мне приказал находиться здесь до утра, — шёпотом пояснила знахарка своей помощнице. — А потом я должна буду говорить с нашим владыкой.

Митриэль посмотрела на читающего книгу Финдекано, сидящего в углу. Только сейчас эльфийка осознала, что наговорила лишнего.

— Из полусотни лекарей, находившихся поблизости, когда я привёз умирающего Нельо, — устало, с горечью произнёс принц, — подошли пятеро, как приказал мой брат. Будучи здесь, я многое слышал и понял. Например, то, что не могу ненавидеть всех, кого знаю. — Подняв глаза от книги, Нолдо прямо посмотрел на Митриэль. — Мне всё равно, кто вернёт Нельо к жизни. Но я буду бесконечно благодарен этим эльфам.

— Финьо, — еле слышно прохрипел вдруг Майтимо, не открывая глаз, — поговорим… — тяжёлый вздох оборвал медленную речь. — Вдвоём.

Когда знахари послушно покинули шатёр, Финдекано сел рядом с постелью. Голова Нельяфинвэ была наклонена и повёрнута влево, поменять положение бывший пленник Моргота не мог.

— Позволите войти? — послышался негромкий голос, и принц с неприязнью во взгляде обернулся.

— Да, — с трудом сказал Феаноринг, — говори. Кратко.

— У меня твой меч, Нельяфинвэ, — совершенно непочтительно, но удивительно по-дружески заявил Глорфиндел, доставая клинок из-под плаща. — Я убил орка, у которого он был. Этот… неплохой воин… сказал, что у него меч отца. Но не узнать оружие, сотворённое Феанаро Куруфинвэ, невозможно. Я бы не пришёл ночью, — пожал плечами военачальник, — только другой возможности не предоставится: я уезжаю на юг. Хочу вернуть оружие хозяину.

Майтимо ответил не сразу. По-прежнему не открывая глаз, Феаноринг улыбнулся уголками губ.

— Оставь меч себе, — прошептал Нолдо. — Он твой.

Ошарашенный Глорфиндел переглянулся с Финдекано и, спрятав клинок под плащ, вышел из шатра.

На сердце сына Нолофинвэ стало невыносимо тяжело.

Перебинтованная в районе запястья левая рука Майтимо чуть шевельнулась, пальцы, подрагивая согнулись, разогнулись, провели по одеялу. Поморщившись, Феанарион осторожно вздохнул.

— Что с Нарнис? — совсем тихо спросил он.

Финдекано улыбнулся.

— Всё хорошо, она и дочки остались в Валиноре. Поселились в Форменоссэ.

Хоть и выглядящее чуть лучше, но по-прежнему иссушенное лицо Феаноринга просияло. Выцветшие губы вдруг задрожали, из-под сомкнутых ресниц покатились слёзы.

— Финьо, — срывающимся шёпотом произнёс Нельяфинвэ, — я хочу умереть. Сейчас. Счастливым.

— Не смей меня об этом просить, — с трудом справился с собой сын втородомовского короля.

Майтимо приоткрыл глаза, скосил взгляд на примотанную к телу пропитавшимися кровью бинтами руку, на чуть уменьшившиеся чёрные гематомы на плече и локте.

— У меня не было выбора, — отвернулся Финдекано.

— Сейчас, — снова с усилием улыбнулся Майтимо, — я счастлив. Потому что, — костлявые пальцы провели по одеялу, — у меня мягкая постель. Это счастье, Финьо.

Сын Нолофинвэ задержал дыхание.

— Но скоро я привыкну, — прохрипел Феаноринг. — Дай воды, будь добр. — Отпив совсем немного, Майтимо снова закрыл глаза. — Привыкну… И не смогу жить с тем, о чём буду думать.

— Мы пришли в Эндорэ воевать, — монотонно проговорил Финдекано. — Мы должны победить Моргота.

Губы Нельяфинвэ дрогнули, улыбнулись.

— Финьо, — прошептал старший сын Феанаро Куруфинвэ, — я никогда этого не говорил… Я всегда считал себя лучше других. Даже отца. — Тяжело вздохнув, Третий Финвэ на миг зажмурился. — Ты знаешь, что он мёртв?

— Да.

— Я не был равен ему в мастерстве и науках. Но считал себя умнее. Я был сильнее многих. И думал…

Оборвав речь, Майтимо сжал зубы, на покрасневшем лице надулись синие вены. Сделав над собой усилие, старший Феанарион глубоко вдохнул, осторожно выдохнул.

— Я думал, — медленно произнёс он, — если я сильнее и умнее, то должен поддерживать… Слабых. И глупых. Но я больше не хочу этого делать. Мне абсолютно… безразлично… если Моргот сотрёт с лица Арды всё живое.

Уверенный, что брат его специально провоцирует, Финдекано сжал кулаки. Хотелось подобрать слова поддержки, сказать, что лекари поставят на ноги даже безногого, что можно полноценно жить и с одной рукой, и что от боли есть эликсиры, что, если Нельяфинвэ, сын Феанаро, сдастся, никто и никогда не сможет победить врага. К тому же, всегда есть, ради кого жить! Не все ведь… трусливые предатели.

— А как же Клятва? — неожиданно для самого себя задал вопрос сын Нолофинвэ.

Майтимо открыл глаза, направленный в никуда взгляд застыл.

Ни один мускул на лице Феаноринга не шевелился, но что-то незримо менялось, и Финдекано вдруг почувствовал себя маленьким и беспомощным рядом с неподвижно лежащим, замученным до полусмерти под пытками калекой.

— Именем Создателя Эру Илуватара, — едва заметно зашевелились бесцветные, исполосованные тонкими белыми шрамами, губы, — приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль, — глаза постепенно открывались шире, оставаясь неподвижными и страшными. — Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, — наверное, Майтимо было тяжело говорить,