Шрифт:
Закладка:
— Не вздумай двигаться.
Яков, между прочим, и не собирался. Он прижался к надежной стене так, будто сам хотел стать одним из бревен.
Хром, спешившись тут же, что есть сил хлопнул никодимого коня по крупу. По тому самому, из которого торчала стрела. Лошадь, хрипло заржав, бешено взбрыкнула, едва не снеся Яшке голову, и рванула в узкий проем так и не закрывшихся ворот. Судя по громкой брани и жутким крикам, ошалевшая от боли животина стоптала кого-то из защитников. Пользуясь замешательством, Никодим швырнул куда-то вперед еще одно короткое копье, которое каким-то образом успел выхватить из седельной тулы. Не особенно выказывая признаков страха или растерянности, он сходу врубился в гущу схватки и мигом в ней скрылся. За ним последовал и Хром, едва заметным взмахом сабли отведя в сторону удар, нацеленный в шею дружиннику, не дававшему створкам захлопнуться. Через второго, который жутко скорчился на земле, намертво ухватившись за скользкое от собственной крови древко, калека просто и без затей переступил. Место павших героев — в светлой памяти, а не под ногами. Даже если они еще живы.
Хром умел владеть оружием. Сабля вертелась в его кулаке даже не так, словно была естественным его продолжением. Это скорее рука исполняла все прихоти клинка, изгибаясь и изворачиваясь так, как он того желал. Монашек успел различить лишь пару смазанных движений, как ушкуйник, выпад которого мгновение назад отвел от своего соратника Хром, уже растянулся на земле. А калека-ветеран, не особенно тяготясь своим увечьем, уже отводил от своей головы следующий удар.
Неотрывно наблюдая за одноруким, он совершенно выпустил из внимания, как к воротам подъехали другие воины княжьей дружины. Двое мигом спешились, бросившись на выручку однорукому, еще трое, не осаживая коней, выметнулись из-под навеса ворот во внутренний двор крепостицы, расшвыряв по дороге чахлый заслон из стражей боярина Клина. Опрокинув последних защитников ворот, пешие киевляне ринулись во двор. Лишь один из них остался, немедленно всем своим весом уперевшись в створку ворот.
— Тяжеленная хрень! — ругнулся надтреснутым с натуги голосом гридень. — Слышь, в сарафане! Корни пустил!? Сюда иди! Вторую отворяй!
Словно стряхнув оцепенение, Яшка кинулся на зов. В этот миг он вообще туго соображал, и уж конечно не мог осознать, что подмога такого тщедушного помощника вряд ли сможет принести хоть какую-то пользу. Он просто бросился делать то, что ему говорили. Воткнувшись костлявым плечом в массивное дерево, он честно постарался сдвинуть створку с места. В чем, конечно, не особенно преуспел. Но попыток не бросил, снова и снова наваливаясь на нее. Он будто пытался хотя бы этим занятием отвлечь себя от развернувшегося перед ним буйства смерти.
Поначалу «послушник» даже не понял, что это за такой странный звук стукнул у самого уха. А когда тот повторился, то показался до жути знакомым сопровождающий его свист. И лишь после того, как третья стрела пришпилила к воротам край широкого рукава рясы, аналитик с ужасом рухнул на землю. Сразу два оперенных древка впились в массивные доски как раз на уровне его груди, еще мгновение назад находившейся там. Еще одна стрела клюнула одну из железных полос обивки и отрикошетила куда-то в сторону. Яков, как пришпиленная к стене бабочка, не мог ни откатиться в сторону, ни убежать — стрела плотно засела в дереве. Черноризец так и застыл, лежа на земле и с напрасной надеждой пытаясь укрыться от гудящей в воздухе смерти вскинутой в отчаянном защитном жесте рукой.
13. Штурм (продолжение)
Дружиннику, призвавшему книгочея на помощь, повезло еще меньше. Стрела пробила кольчугу на спине. Вторая торчала из ноги. Воин тоже лежал на земле, на одном уровне с Яшкиным взором, и оттого послушник видел его глаза. Только что они светились жизнью, едва не вылезая с натуги из глазниц, а сейчас жутко упёрлись в него неподвижным остекленевшим взглядом. Если что в этот миг и понимал книгочей, так это то, что ему этот бездушный взор будет сниться всю оставшуюся жизнь.
Совсем рядом с яшкиной головой тяжело протопали сапоги.
— Крыша! — прокричал где-то голос Никодима. — Бьют с крыши!
Кричал он лучникам. Тем самым, которых миновала конная лавина боярских латников. Теперь они, худо-бедно сумев сомкнуть втрое поредевший строй, пришли на выручку. И это их сапоги протопали у самого яшкиного лица. Киевляне не особенно обратили внимание на кипящую прямо перед ними сечу. Стрелки, засевшие на крыше терема, были очень хорошо видны в отсветах пожара.
— Где ж твой хвалёный «аварийный вариант»? — перехваченным горлом просипел сам себе Яков. «Нам ведь сейчас не требуется покрошить в требуху сотню-другую врагов?» — спрашивал его перед ночным променадом в разбойничью таверну Никодим. Вот сейчас это бы ничуть не помешало.
Прорвавшиеся внутрь конники отбивались от насевших ушкуйников и гридней Клина. Остальных воев, что, спешившись, сумели отстоять ворота, даже видно не было: то ли смешались в этой свалке, то ли их уже срубили и втоптали в землю. Зато высокая фигура Хрома отчетливо была видна даже в тесной круговерти битвы. Изогнутый его клинок продолжал чертить в воздухе немыслимые кружева, успевая отражать атаки чуть не со всех сторон.
Никодим куда-то запропастился.
Ворвавшиеся в ворота лучники первый залп дали по крыше терема. Второй рой стрел устремился вслед за первым. И лишь после этого стрелки одарили своими гостинцами боярскую пешую рать. Защитникам уже удалось повалить на землю одного всадника вместе с конем, а другого вышибить из седла. Даже Хром на короткое время затерялся в толчее бойни. Помощь пришла хоть и не так скоро, как хотелось бы, но все же вовремя. Княжьи лучники били с расстояния меньше десятка шагов, не особенно даже целясь. И многоголосый шорох смерти, заполнивший пространство привратного дворика, в один миг выкосил и без того не особенно стройные порядки обороняющихся. Те из них, что находились в этот момент ближе к лучникам, тут же ринулись навстречу новой опасности. И были встречены плотным роем стрел, выпущенных в упор.
Тем злее вломились в строй лучников воины, миновавшие свистящую в воздухе оперенную смерть. Легкая броня стрелков, которые в битве вообще-то не должны принимать на себя прямую атаку, хоронясь за