узнать, что же произошло. — Развязка — самый волнующий момент в пьесе. Помнишь тот драматичный момент в «Зимней сказке», когда покрывало падает и звучат слова: «В ней теплится и бьется жизнь»?

Отец произнес эту фразу так громко, что на нас, как всегда, оглянулись все присутствовавшие в комнате свиданий.

— Вот настоящая магия поэзии, доставляющая нам ни с чем не сравнимое наслаждение.

— Иногда, папа, лучше, чтобы покрывало не падало. Я чуть в обморок не упала, когда увидела нос Ронни, — сказала Корделия, пришедшая вместе со мной навестить отца.

— И слава Богу, что мы все это смогли пережить, — добавила я. — Мамин рот теперь стал гораздо меньше, но Ронни говорит, что так даже аристократичнее.

На самом деле ничего аристократичного в нем не было, наоборот, возникало ощущение, что она постоянно держит губы вытянутыми трубочкой. Но мама была убеждена, что теперь на ее лице незаметны морщины.

— Почему же ты не сказала ему, что у него аристократичный нос, как у Джуди Гарленд? — смеясь, перебила меня Корделия. — Он стал похож на мои старые кеды.

— Как дела с Рупертом? Он оплатил счет?

— Нет, Ронни собирается это сделать. Он уверяет, что у него накоплена достаточная сумма, — понемногу откладывал деньги из гонораров, чтобы в старости ни в чем не нуждаться. Он ужасно боится оказаться в нищете на старости лет, точно как героиня из «Нашего общего друга», которая так боялась попасть в работный дом, что предпочла умереть под забором. Он так и сказал, что лучше умрет на улице, чем попадет в дом престарелых без цента в кармане.

— А мама заявила на это, что он умрет от сердечного приступа раньше, чем успеет состариться, — закончила Корделия. — И Ронни страшно обиделся.

Отец не выдержал и расхохотался вместе с Корделией.

— Ваша мама — остроумная женщина, — заметил он. — Очень остроумная. С ней никто не сравнится.

— А я? — спросила Корделия. — Разве я не остроумная? Но почему все так не любят меня? Потому что завидуют моей красоте и уму.

— К сожалению, этого нельзя избежать, девочка моя, — ответил отец. — В жизни нас всегда подстерегают неприятности, и всегда есть недоброжелатели. А как насчет твоей школы? У тебя есть подруги?

— Ух, я лучше схожу в туалет. — Корделия вскочила. — Видно, слишком много сока выпила на завтрак.

— Ну а как дела в твоей газете? Не помню названия…

— «Брикстон Меркьюри». Пока все тихо… — Мне не хотелось рассказывать отцу о ситуации на работе, я боялась, что это сильно его расстроит. Собралась было поведать об ужине с Максом, но затем передумала. — День, когда будут слушать твое дело, еще не назначен?

— Возможно, в феврале, как сообщила Флер.

— Флер?

— Флер Киркпатрик. Мой новый адвокат. Силки Грин, этот надутый сноб, впал в маразм — даже имени моего полного нормально произнести не может. Так что по моей просьбе Фой нашел ему замену. Какая женщина! — Отец мечтательно улыбнулся и вздохнул.

— И какая же?

— Самая красивая женщина! Представь себе, у нее голубые глаза — в них больше ума, чем чувства, — волосы черные, как вороново крыло. Тонкая талия, красивая грудь и бедра, а кожа бархатная и гладкая, как слоновая кость. С ней необыкновенно интересно беседовать. — Выслушав эту оду женской привлекательности, я тут же поняла, что отец в очередной раз влюбился. Уж что-что, а влюбленность всегда захватывала его целиком. В детстве эта особенность его характера пугала меня, но с годами я стала относиться к этому более снисходительно и терпимо. — Красоту невозможно описать словами. Ее можно только ощутить, пережить — как настоящее откровение.

— Ну, по крайней мере в общих чертах мне это удалось с твоей помощью.

— Как продвигается карьера начинающего мастера пера? — спросил Арчи, поднимая подведенные брови, выделявшиеся на покрытом белилами лице.

Была пятница, конец недели, и он зашел к нам в гости вместе с Рупертом, регулярно осведомлявшимся о нашем финансовом положении и забиравшем у нас счета для оплаты. Я развела огонь в камине, украсила стол букетом хризантем, которые купила по дороге домой, и открыла бутылку белого вина, любезно присланную нам в понедельник Рупертом.

— Теперь уже гораздо лучше, — отозвалась я, — кое-чему я все-таки научилась.

Хотя манера общения Арчи меня немного раздражала, я была ему признательна за тот интерес, который он из вежливости проявлял к моим профессиональным успехам.

— Мистер Поудмор сказал, что статья хорошая, но, когда он вернул мне ее сегодня утром, я не узнала своего текста после его правки.

— Все редакторы — страшные деспоты. Они считают себя единственными гениальными стилистами в этом мире. Поверь мне, они неисправимы.

Я достала из сумки свою статью и показала Арчи несколько фрагментов, подвергшихся полной переработке.

— Мистер Поудмор был не очень доволен архаичным колоритом, — пояснила я. — Он хотел, чтобы статья была ближе к современности. Ему кажется, что читатели не поймут сложности моего замысла, который заключается в том, чтобы представить в этой серии легендарную фантастическую историю нашего города.

— Ну, а ты что скажешь? — обратился Арчи к Руперту. — Каков будет приговор профессионала?

Я ожидала серьезной критики — ведь, в отличие от Арчи, Руперт был более требовательным ценителем и судьей.

— Бывало и хуже, — заявил он бесстрастно, прочитав статью. — Постарайся реже использовать аллитерацию. Журналистика — не поэзия.

Проглотив это замечание, я сделала вид, что нисколько не расстроилась.

— Кто хочет конфет? — предложила я гостям, поставив на стол коробку.

Руперт скептически осмотрел угощение и покачал головой:

— Конфеты с вином? Это как-то по-восточному! Нет уж, спасибо, Хэрриет. Это деликатес, а я приучаю себя к простоте во всем. И потом, они мне напоминают тех несчастных набальзамированных жаворонков, что пылятся на полках Британского музея.

— Над чем это вы смеялись? — спросила Порция, зайдя в гостиную.

Она посмотрела на них с недоверием. С тех пор как она изменила образ жизни, то стала взирать на мужчин свысока, утверждая, что они годятся только на то, чтобы вовремя открыть дверь или подать зажигалку.

— Перестань хихикать, Корделия, не вижу ничего смешного, — повернулась она к сестре. Всякий раз, увидев Арчи, Корделия не могла удержаться от смеха, находя его вид очень забавным и оригинальным. Порция нахмурилась и возмущенно обвела взглядом гостей.

— Как у тебя дела на работе? — спокойно поинтересовался Руперт.

— Неплохо, — ответила Порция. — Джессика Делавине — замечательная женщина. Она активно призывает всех умных и уважающих себя женщин бороться против мужской тирании, утверждая свою независимость.

— О, в таком случае нам стоит быть ей благодарными! — воскликнул Арчи.

— А как насчет неумных и неуважающих себя? — уточнил Руперт. — Вам не кажется, что они