какими-то историями. Борис много рассказывал о загранице, где Петру еще никогда не приходилось бывать, но ни словом не обмолвился о военном опыте. Впрочем, любой нормальный человек не стал бы говорить об этом с первым встречным. Но уже тогда Птенец решил, что обязательно пойдет в команде вместе с ним: чувствовалась в Борисе та сила, какой никогда не было ни в нем самом, ни в его отце, но которую он довольно часто замечал у других – у настоящих мужиков. Обычно таких любят женщины, они будто видят эту силу в их глазах. Да и в принципе люди, вне зависимости от пола, чувствуют на каком-то глубинном, подсознательном уровне, что за подобным человеком стоит идти. Это был прирожденный лидер, вожак.

Но сейчас мнение о Борисе кардинально поменялось. Находиться рядом с таким изувером было неприятно.

Единственной смертью, которую наблюдал Петр, была смерть отца, скончавшегося после длительного запоя. Хотя то было скорее освобождением, нежели карой. И все равно Пете в тот момент стало жутко. И после увиденного даже помыслить было невозможно, чтобы стать причастным к чьей-либо гибели. Собственноручно причинить такую боль, такие страдания? Нет уж, увольте.

Наверное, каждый меняет свое мнение о человеке, едва ему стоит узнать, что тот лишил жизни другого. Нет, всякое бывает – например, если кто-то убил бандита обороняясь, защищая свою жизнь или жизнь члена семьи. Или если полицейский застрелил преступника, взявшего заложников. Хотя тоже, знаете ли, заставляет задуматься: вот перед тобой индивидуум, совершивший противоестественный акт. Пусть он герой в свете конкретной ситуации и по меркам современной морали, пусть он поступил в соответствии с законом, пусть он имел на это право – и все же он сделал нечто, чего в теории не должно делать нормальное разумное существо: он убил себе подобного.

А когда эта способность становится профессией? Даже если забыть на минутку об уничтожении гражданского населения и ликвидации партнеров по бизнесу, Борис и до этого убивал людей, пусть даже те носили военную форму. Стоило Птенцу узнать об этом, как общение со Сложным превратилось в напряженное ожидание, ибо теперь Петру стало казаться, что на уме этого страшного человека одно лишь зло.

Метаморфозы в отношении не скрылись от внимания Бориса, но ему внезапно стало так на это наплевать, что он вовсе перестал обращать внимание на странные взгляды Птенца после его исповеди.

– Там человек. – Борис скорее выдохнул эту фразу, нежели сказал, и сначала на его шепот никто не обратил внимания, да и сам он несколько раз потер глаза, дабы убедиться, что это снова не морок и к нему в гости опять не нагрянули мертвецы.

– Опять у него приходы, – сквозь зубы процедил Птенец, неприязненно взглянув на Бориса, который стоял прислонившись к березе и тяжело дышал.

– Надо проверить. – Проводник вернулся назад и посмотрел в направлении, куда указывала рука Бориса. Вдалеке на земле действительно лежало нечто похожее на человека в грязном тряпье, хотя на таком расстоянии легко было ошибиться.

– Петр, останься с Борисом, – попросил Волкогонов, а сам отправился выяснить, что там такое.

Чем ближе он подходил к этому грязному кому, тем больше убеждался, что на земле в нелепой позе действительно лежит человек, и человек этот был знаком проводнику. Зеленая куртка, темные джинсы, сапоги с высоким голенищем и красная лыжная шапочка – точно таким запомнил Волкогонов самого первого клиента Нервного. Нервный не смог вывести клиента с Территории, и тот остался здесь.

Кажется, его звали Сергей. А может, Анатолий – припомнить имя лежащего на земле Николай не мог при всем желании, но что-то такое крутилось в голове… Возможно, Сергей Анатольевич? Он нагнулся к мужчине и перевернул лицом вверх, ожидая встретиться с отчетливыми следами разложения, однако кожа была нормальной, более того – жилка на шее методично подергивалась, обозначая, что человек все еще жив, просто находится без сознания.

– Идите сюда! – крикнул Волкогонов, и Борис с Петром быстро подбежали к проводнику.

– Это кто? – Сложный нахмурился и присел перед лежавшим.

– «Потеряшка». – Проводник почесал нос, раздумывая, что предпринять. – Он без сознания, но еще жив, придется нам тащить его на себе.

– Можно сделать носилки, – нашелся Птенец, внезапно почувствовав себя неким героем, который не только пройдет сквозь Территорию, но и спасет человеческую жизнь.

– Мысль дельная, – похвалил его Николай и начал глазами искать подходящие деревца для рукояток.

– Не, мужики! – Глаза Бориса вдруг лихорадочно загорелись, будто он увидел нечто такое, что пробудило в нем огромное количество энергии. – Я сам его потащу.

– Нас тут трое, – непонимающе воззрился не него Волкогонов, – сделаем носилки и будем нести его посменно.

– Отойдем-ка… – Борис жестом отозвал проводника и зашептал так, чтобы его не услышал Птенец: – Я все понимаю про правила и про здравый смысл, но поверь мне, Николай Иванович, это я должен тащить «потеряшку».

– Не должен, Боря, – воспротивился Волкогонов, – скорее это моя прерогатива.

– Ты не понимаешь, – мотнул головой Сложный, будто его мучила зубная боль. – Так хочет «Вятка».

Волкогонов прикинул: если Территория выбрала Бориса для транспортировки раненого, то он все равно потащит свою ношу, и никто ничего с этим сделать не сможет. Проводнику, давно живущему в этих краях, с подобным сталкиваться не в новинку. Но как объяснить молодому парню, который уже примеряет на себя роль спасателя, что эта миссия – лишь для одного? Особенно если Сложный будет тащить на себе бездыханное тело не пару часов, а несколько суток. Понятно, отчего так загорелся убийца: ему за этим действом чудится подобие искупления. Но ведь и мальчишка сюда не просто так попал, он тоже, вероятно, ждет шанса себя проявить. И что же, сказать ему, что он менее достоин пройти испытание «Вятки»? А если ему это необходимо куда больше, чем Сложному?

– Извини, Боря, я так не могу. Нас трое, мы – группа. Соответственно – будем делить все тяготы на троих. Вытянешь жребий – потащишь первым, но не один, а как положено в команде, с напарником.

Волкогонов принял решение и пошел делать рукояти, и уже через несколько минут «потеряшка» был уложен на импровизированные носилки. Сквозь лесную чащу его выпало тащить Николаю и Птенцу; Сложный с угрюмым видом двигался в авангарде, умело проторяя путь.

Березняк сменился хвойным лесом, порой таким непроходимым, что путникам приходилось делать большие крюки, чтобы обойти самые неудобные места. Деревья вокруг так потемнели, будто уже наступил вечер, хотя стрелки часов еще не подобрались и к полудню.

Волкогонов склонился над человеком и прислушался к его дыханию.

– Дышит нормально. Непонятно только, по какой