спросила я, обнаружив, что Кэлум все еще смотрит, как я расшнуровываю верх платья.

– Не особенно, – ответил он, ухмыльнувшись, когда мои пальцы на мгновение замерли.

Я прикусила щеку изнутри, подавляя резкий ответ, который хотела дать.

– Я не собираюсь раздеваться перед тобой, – сказала я, стараясь не обращать внимания на высокомерное выражение его лица, приводившее меня в бешенство.

– Да я уже видел голых женщин, детка, честное слово! И я могу себя контролировать, – сказал Кэлум, приподняв бровь.

Я выхватила у него из рук платье, развернулась и с раздражением направилась к более густым зарослям деревьев.

– Да мне все равно, честное слово! – крикнула я через плечо, ныряя за самый большой ствол дерева, который удалось найти.

Раздражающий смех Кэлума эхом прокатился по лесу, обернувшись вокруг меня, когда я бросила свое серо-зеленое платье на землю и надела новое, темно-коричневое, через голову.

Мудак.

* * *

Как только я переоделась и успешно спрятала тело от назойливых глаз Кэлума, мы продолжили путь через лес, который казался бесконечным. Время тянулось медленно, однообразно, и мне подумалось, что все это слишком похоже на то, как проходила моя жизнь, когда я ухаживала за кустами лиловых ягод.

Я пожалела о скуке, когда на лес опустилась ночь и окутала меня тьмой, заставлявшей вздрагивать от каждого звука. Раньше ночь мне нравилась, и я всегда находила утешение в чернильных тенях, которые окружали меня. Виделось мне в этом что-то завораживающее. Но после наступления затмения, после того как фейри захватили наш мир и меня стала преследовать Стража Тумана, после того как мы с братом сбежали, спасая свою жизнь, я больше не чувствовала себя в темноте спокойно – как дома.

Это ощущение фейри тоже забрали у меня, и за это я ненавидела их еще больше. Ночь перестала быть моим домом. И кто я теперь? Куда мне податься?

– Нам надо остановиться на ночь, – сказал Кэлум, глядя в небо.

– И где же? – спросила я, оглядываясь в поисках места, подходящего, чтобы затаиться и укрыться от непогоды.

Вокруг не было ничего, что могло бы скрыть нас от Дикой Охоты или Стражей Тумана, – ничего, что сошло бы хоть за какое-то подобие убежища.

– У нас не всегда будет амбар или пещера для сна, детка. Сегодня ночью придется спать под звездами и по очереди нести вахту, – сказал Кэлум, пробираясь в чащу, где деревья росли гуще и давали чуть больше укрытия от глаз преследователей.

– Откуда мне знать, что тебе можно довериться, пока я сплю? – спросила я, скрестив руки на груди, когда он грациозно опустился на землю, и его массивное тело, казалось, просто стекло на лесную подстилку.

– Если бы я хотел навредить тебе, мне не пришлось бы ждать, пока ты заснешь, чтобы сделать это, звезда моя. И я совершенно точно не стал бы утруждаться, чтобы спасти тебя от Дикой Охоты, – сказал Кэлум, и его губы сложились в ухмылку.

Я скривилась от этих слов и от напоминания о собственной слабости. Вопреки моим лучшим намерениям, мне было стыдно признаться, что мне нравилось, когда он называл меня деткой, хотя я никогда не говорила ему об этом. С другой стороны, когда он произнес «звезда моя», меня будто окатило волной, жаркой, похожей на привязанность и согревшей мне щеки.

В раздражении я оттолкнула Кэлума.

– Ты кажешься красавцем, пока не заговоришь, – сказала я, мило улыбаясь ему. – Постарайся не портить впечатление.

Он усмехнулся, когда я села рядом с ним, и щеки у меня вспыхнули от ухмылки на его губах. Впившись белыми зубами в нижнюю губу, он пристально изучал меня, как хищник, выслеживающий добычу.

– Интересно, почему ты краснеешь, когда делаешь мне комплименты? Ведь это мои щеки должны были покрыться румянцем? – спросил он, хватая меня за руку и притягивая к себе, как будто хотел, чтобы я села поближе к нему.

Я воспротивилась.

– Наверное, только ты и можешь принять за комплимент слова о том, что ты прекрасен, когда молчишь, – с насмешкой ответила я, отказываясь отвечать на его вопрос.

Кэлуму не нужно было знать, что я нахожу его не просто красивым, а прекрасным, что меня толкает к нему что-то, чего я не понимаю. Мне он казался бо́льшим, чем сама жизнь. Он наводил на меня ужас, но и привлекал меня, превращая мои внутренности в жидкость, а меня всю – в некую податливую массу, с которой он мог играть, формируя из нее все что захочет.

– Да мне и похуже приходилось слышать, – сказал Кэлум, пожав плечами и изогнув бровь. – Интересно, как сильно покраснеешь ты, если я скажу тебе, что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Все во мне замерло, и я отвернулась от него, чтобы скрыть ярко-красные пятна, вспыхнувшие на щеках. Даже зная, что это ложь или преувеличение, а может, и то и другое, я не могла сдержать румянец, заливший мое лицо огнем.

– Ага, вот, значит, как.

Я считала настоящим преступлением совершенство его внешности. Я сходила с ума от его вида, но и слова, которые он произносил, терзали меня с такой же легкостью. Я постаралась побыстрее прийти в себя и прокашлялась.

– Возможно, беспокоиться следует тебе, Кэлум Меченый, – сказала я, скривив губы в слащавой улыбке.

Я подавила дрожь, когда, несмотря на теплое платье, до меня добрался холод от земли. Не спрашивая, я знала, что сегодня мы не сможем развести огонь, чтобы согреться ночью. Ведь нам было негде спрятаться и невозможно скрыть костер, чтобы защитить свет от всевозможных хищников или существ, что охотятся на нас. Я содрогнулась при одной мысли, что нас может обнаружить кто-то или что-то, неуверенная в том, какая смерть более предпочтительна для меня – от клыков или от кинжала. А может, лучше просто замерзнуть?

– Уж не собираешься ли ты выпотрошить меня, пока я сплю, звезда моя? – спросил Кэлум, распластавшийся на земле.

Несмотря на то что его плащ все еще лежал на моих плечах, казалось, мужчину нисколько не беспокоил холод, проникавший в тело с земли. Вытянув руки над головой и согнув колено так, чтобы подошва ботинка упиралась в землю, Кэлум согнул локти и положил голову на предплечья, как на подушку.

– Может, спалишь меня огнем, который тлеет внутри тебя, ожидая возможности разгореться?

– Пока что ты нужен мне живым, но это не означает, будто мне нужно, чтобы все твои причиндалы функционировали. Меня всегда занимал вопрос, как будет кричать мужчина, если я отрежу часть его столь ценного отростка между ног, – сказала я, сморщив нос.

Единственная причина,