Илис – они всё равно уже мертвы.

Девушка потянула следующий цветок, безжалостно вырывая его из мха, потом ещё один, и ещё… Когда, робко постучавшись, вошла Агора с подносом, на котором стоял горячий ужин, мёртвые, истоптанные цветы усеяли весь пол спальни, а Илис собирала их в охапки и выбрасывала в окно.

Она коротко взглянула на служанку, но и не подумала остановиться. Некоторое время Агора испуганно смотрела на Илис, потом молча начала помогать.

Наконец, с цветами было покончено, и Илис без сил опустилась на кровать. Внутри было пусто – абсолютная, звенящая пустота – ни чувств, ни мыслей.

- Уходи, - тихо сказала она Агоре, и девушка выскочила за дверь.

Он увидел этот ковёр, когда ранним утром вернулся домой. Цветы блеклой жалкой кучей лежали под окном их спальни. Они завяли и были безнадёжно мертвы.

Таур Керт остановился, глядя на окно. Он вернулся домой только для того, чтобы поговорить с Илис перед отъездом, ещё раз извиниться. Сказать, что ей нечего бояться – больше такое не повторится. Может быть, даже раскрыть сюрприз, который он собирался ей устроить. Но она сказала ему всё этими цветами.

Варвар стиснул зубы. Наклонился и подобрал маленький цветок горной звёздочки, которому удалось уцелеть в буре, пронесшейся здесь вчера.

Он сохранит цветок. Когда-нибудь потом, когда они помирятся, он покажет звёздочку Илис, и, быть может, расскажет, что чувствовал, когда смотрел на её тёмные окна. Если они помирятся…

Всё внутри словно вымерзло и болело, но варвар умел терпеть боль. Хуже этого был страх за неё: безумно тянуло подняться в спальню, чтобы убедиться, что с Илис всё нормально, что она на месте, что она есть.

Вместо этого он постучал в окно матери.

Сейла выглянула, кутаясь в платок, выскочила во двор.

- Таур! Где же ты был всю ночь? – воскликнула она.

Варвар быстро взглянул на окна спальни. Они по-прежнему были пусты.

- Я уезжаю, мама, - тихо сказал он. – Посмотри за ней…пожалуйста.

- Не поднимешься? – также тихо спросила она.

Он мотнул головой, коротко обнял мать и зашагал к конюшне.

- Куда же ты? – беспомощно воскликнула Сейла вслед. – Я еды тебе собрала, не уезжай, сейчас вынесу!

Таур Керт только махнул рукой.

Сейла осталась возле дома. Она смотрела вслед сыну, и сердце её стыло. Не выдержала, кинулась за ним.

Обняла обернувшегося Таура и благословила срывающимся голосом:

- Да благословят тебя боги, сынок! Да уберегут от того, что нельзя исправить!

В глазах мужчины была ночь, но ответил он ровно:

- Хранят тебя боги, мама. Не плачь, не на войну еду.

И ушёл, через минуту показавшись из дверей конюшни с Гуком.

- Скажешь Карко, чтобы забрал коня, оставлю у Шена.

Он вскочил в седло и уехал, а мать всё смотрела вслед.

Обрадуется ли Илис, что он снова уехал, или будет думать, что Таур сбежал, натворив дел, в надежде, что за время, пока его не будет, обида притупится?

Сейла присела на камень, глубоко вздохнула, чтобы прогнать слёзы. Воздуха не хватало. Ох уж эти мужчины! Отец Таура, Марий Керт, так ухаживал за ней, отвадил всех парней. Женился, и первое время на руках её носил. Счастлив был, когда Сейла принесла ему наследника. Таур был единственным их ребёнком. Рожая его, женщина едва не умерла – слишком крупный плод, а она тогда была совсем тростинкой, такой, как Илис.

Когда всё изменилось? Почему подрастающий сын всё чаще становился свидетелем их ссор, властности Мария, граничащей с грубым желанием подчинить жену во всём, сделать её своей безмолвной тенью?

Сына Марий воспитывал по-мужски. Крепкий Таур быстро стал среди сверстников первым. Он лучше всех стрелял и метал нож, да и в битвах на кругу мало кто мог устоять против его кулаков. Даже парни постарше остерегались его задевать.

С отцом он сходил и в первое своё плавание. Вернулся повзрослевшим, став ещё уверенней, и как-то сразу отдалился от матери. Хоть и не рассказывал ей ни о чём, по особому горделивому взгляду, по усмешкам, которыми иногда обменивался с отцом, когда тот рассказывал о чужбине, Сейла поняла, что сын стал мужчиной.

Девушки и здесь обращали на него внимание, но, наблюдая за Тауром, Сейла скоро успокоилась: своих девок сын не трогал, не портил влюблённым глупышкам жизнь, не доводил до вражды внутри клана.

Вот только не женился до сих пор.

Сейла озябла, и только тогда поняла, что просидела во дворе довольно долго. Она поднялась, туже запахнув платок и пошла в дом. Нужно было перехватить Илис, пока та не натянула своё рабочее платье и не отправилась отмывать самые грязные лестницы. Да хорошо ещё, если так, а то, может, девочка настолько упала духом, что и выходить не захочет.

Женщина вздохнула и открыла дверь дома.

Агора уже поднялась, и Сейла тихо спросила, не выходила ли Илис.

- Нет, госпожа, - служанка смотрела на неё испуганно, и немудрено.

- Будь рядом с ней. Господин уехал, не бойся, - невесело усмехнулась Сейла. – Если пойдёте гулять – только с Карко и Бемином. Поняла?

Девушка кивнула.

- И если пошла по нужде, или на кухню за едой, тоже парней предупреждай, чтобы постоянно кто-то неподалёку оставался. Иди, она, наверное, встала уже.

Илис ещё лежала, когда вошла служанка.

Утренние дела – умыться, одеться, причесаться – заняли какое-то время, но день, лежащий впереди, ощущался Илис неподъёмной глыбой.

Причесывая её, Агора невзначай обронила, что господин уехал.

Илис не ответила, лишь лицо посуровело, и девушка замолчала, торопливо заплетая тугие косы хозяйки. Уложив их вокруг головы, заколола костяными шпильками, поправила воротничок платья. Платье было хозяйское, Агора его хорошо помнила.

- Госпожа, - спросила служанка. – Давайте, я постираю ваше жемчужное платье? Это вам велико.

Илис резко поднялась, и девушка отшатнулась.

- Иди к себе! – приказала гритка.

- Но, госпожа! – жалобно пролепетала Агора, но гритка так сверкнула глазами, что девушка поспешила выйти.

К счастью, по лестнице уже поднималась Сейла.

- Она меня выгнала, - шепнула служанка.

- Иди, я сама с ней поговорю, - тихо ответила женщина.

День, второй и третий Илис провела в доме, наотрез отказываясь выходить на улицу. Сейла пыталась рассказать девушке, что Габ сбежал, и никто её больше не обидит, но гритка была словно стена – только сжимала зубы так, что скулы белели. Она начала понемногу оттаивать только к концу