ухом.

Над ним нависло неправдоподобно большое, двоящееся лицо. Рябов проморгался, напряг зрение и с трудом узнал Стецко – вместо глаз у него были щели, заплывшие синяками.

Сплюнув сгусток крови, Рябов выдавил:

– Где мы, Орест?

– У нимцев…

Ответ младшего сержанта похоронил призрачную надежду на чудо, и Рябовым овладело отчаяние.

«Броситься на гадов, покончить со всем разом… Хоть одного забрать с собой на тот свет и больше не мучиться», – подумал он.

– Товарищ лейтенант! Иван Василич… Ось, возьмите, будет трохи полегше, – сквозь грохот невидимых молоточков донесся голос Стецко.

– А… Что? – встрепенулся Рябов.

– Цэ смородына. Положьте в рот та жуйте, нэ так пить хочется. – Стецко протянул ему увядшую ветку смородины.

Лучше бы он не говорил о воде… Спазмы снова стиснули горло. Прокашлявшись, он все же последовал совету Стецко. Кисловатый вкус чуть-чуть смягчил сухость во рту, и Рябов, подавшись к сержанту, спросил:

– Что с ребятами, Орест?

– Нэ знаю, товарищ лейтенант. Нимцы взяли только нас двоих, привезли на хутор и кинули в сарай. Та мы тут не первые.

Рябов осмотрелся и увидел лежавших на полу красноармейцев, человек десять.

– Ё-мое… И сколько мы с тобой тут торчим?

– Второй день пошел.

– Охрана большая?

– Та вы шо, тикать собралысь?! – испуганно воскликнул Стецко.

– Не ждать же, когда нас расстреляют. Так что там с охраной? – торопил Рябов.

– У сарая один, а сколько всего – не знаю. Много…

– Лес далеко?

– Ни…

– А с какой стороны?

– Щас соображу…

Но сообразить он не успел – с улицы послышались тяжелые шаги.

«За нами. Вот и все…» – подумал Рябов, и сердце, бухнув, провалилось куда-то вниз.

Громыхнул засов, дверь распахнулась, и на пороге возник фельдфебель, за спиной которого маячили двое рядовых. Фельдфебель пробежался взглядом по пленным, затем, ткнув в Рябова палкой, на отменном русском приказал:

– Встать!

Рябов с трудом поднялся и оперся о стенку – ноги отказывались держать.

– Выходи. И пошевеливайся давай! – прикрикнул фельдфебель.

Сопротивляться было бесполезно. Рябов вышел из сарая. Яркий дневной свет резанул по глазам. Он остановился и жадно вдохнул воздух, пахнувший яблоками и хлебом.

«Бежать! – подумал Иван. – Бежать! А там будь что будет!»

Он бросил взгляд по сторонам.

Справа за невысокой изгородью мычали коровы, мелькнул женский платок. Под навесом в дальнем конце двора пожилой мужчина рубанком строгал доску на верстаке. За загородкой, сплетенной из ивняка, кудахтал выводок кур. Петух гонял нахальных воробьев, в стороне лениво потягивалась кошка.

«Все это останется, а меня уже не будет… Ну нет… Нет!» – все в Рябове восставало против надвигающейся смерти.

За спиной клацнул затвор, слышно было, как урчат двигателями грузовики и фыркают мотоциклы.

«Куда бежать?.. Фрицев полно… Но не тут же они расстреляют меня? Поведут за околицу… А там можно попробовать…» – лихорадочно соображал Рябов.

– Что встал? За мной иди, – рявкнул фельдфебель и направился к хате.

«Значит, не расстрел…» – подумал Иван и перевел дух.

Конвойные втолкнули его в просторную комнату. Кроме фельдфебеля здесь были два офицера-немца: капитан с усами-щеточкой в подражание фюреру и сидевший в углу обер-лейтенант, лицо которого Рябов не разглядел.

Капитан кивнул фельдфебелю на место в торце стола. Тот, протиснувшись бочком, присел на табуретку. Конвойные остались стоять у двери.

Рябов увидел на столе нож.

«Кажется… тот самый, с каким я напал на мотоциклиста. Значит, мне конец. Поизмываются, гады, а потом прикончат…»

Сердце защемило от боли.

Капитан взял нож, повертел его в руках и, бросив на Рябова тяжелый взгляд, кивнул фельдфебелю.

– Твой нож? – начал тот допрос.

Отказываться было глупо, и Рябов кивнул.

– Почему ты хотел убить доблестных немецких солдат?

– Это война, в ней нет выбора.

– У тебя был выбор – ты мог бы сдаться.

Рябов решил побороться за жизнь.

– На дороге я выполнял приказ, в случае отказа меня бы расстреляли, – сказал он. – А если бы я сдался, то тоже получил бы пулю от своих.

На лице капитана появилась презрительная ухмылка. Выдержав почти что театральную паузу, он бросил в лицо Рябову:

– Врешь! Ты комиссар! – Русский у него был не такой безупречный, как у фельдфебеля.

Рябов напрягся. Комиссар – это равносильно приговору. Немцы не брали в плен комиссаров; как и с сотрудниками госбезопасности, с ними расправлялись на месте.

– Нет! Я не комиссар.

Капитан продолжал гвоздить его взглядом:

– Врешь! Ты из НКВД!

– Нет! Я командир артиллерийской батареи, – на ходу придумывал Рябов, повинуясь инстинкту самосохранения.

– Артиллерист… – Капитан переглянулся с обер-лейтенантом, и его голос сразу поскучнел. – Имя? Фамилия?

– Лейтенант Александр Колесник, – на автомате ответил Рябов.

Реальный Александр Колесник погиб в бою, да и вряд ли немцы что-то знают о нем.

– Где документы? – допытывался капитан.

– Остались у командира.

Это было почти что правдой – перед тем как выйти на дорогу, Рябов отдал документы Сизову.

– Номер части? Фамилия командира?

Водить немцев за нос не имело смысла. Так как ни дивизии, ни полка больше не существовало, Рябов четко произнес:

– Сто девятая мотострелковая дивизия, четыреста четвертый артиллерийский полк. Командир дивизии полковник Краснорецкий.

Ответ не вызвал интереса у капитана, и он продолжил допрос:

– Какую должность занимал?

– Командир артиллерийской батареи.

– Что заканчивал?

– Вторую Ленинградскую артиллерийскую школу.

– В каком году?

– В тридцать шестом, – ответил Рябов и тут же пожалел об этом.

Капитан прищурил глаза. За пять лет не подняться выше лейтенанта – это было подозрительно. Немцы знали, что в Красной армии звания повышали быстрее, чем в органах НКВД.

Обер-лейтенант, все это время молча сидевший в углу, внезапно оживился. Он подался вперед, и спину Ивана окатил холодок. Этот обер был похож на хищную птицу с длинным, крючковатым носом. Шестое чувство подсказывало, что перед ним, скорее всего, находится сотрудник Абвера – военной разведки и контрразведки Германии, или же это офицер из тайной полевой полиции – ГФП.

– Почему так долго ходить в одном звании? – на ломаном русском спросил обер.

Рябов развел руками. Чтобы выиграть время, он сделал вид, что не понял вопроса.

– Комиссар? НКВД? – сыпались вопросы-крючки.

– Нет же, нет! Артиллерист я.

– Врешь! Говори правду! – рявкнул фельдфебель.

– Я не коммунист, не приняли меня в партию. А беспартийным по службе нет продвижения, – выкручивался Рябов.

– Не коммунист? Почему?

– Происхождение подвело…

– Это как? – спросил капитан.

– Из казаков я, – пояснил Рябов.

– Из каких казаков – донских, кубанских? – проявил осведомленность немец.

– Из яицких.

– Яицких?.. – поднял бровь обер.

С помощью переводившего фельдфебеля он стал внимательно копаться в родословной Рябова, спрашивал также об отношении казачества к советской власти. Это сбивало с толку, и Иван старался запоминать свои ответы.

Наконец допрос закончился. Обер