товарищами. Чем дальше они продвигались на восток, тем чаще приходилось отсиживаться в укромных местах, чтобы остаться незамеченными. С каждым километром делать это становилось все сложнее. Немцы, казалось, были повсюду: в населенных пунктах, на дорогах и даже в лесах. Перейти дорогу, переплыть реку – все таило в себе смертельную опасность. Накануне группа Рябова едва не угодила в засаду. Сизов вовремя заметил немцев, засевших у речного переката, – их выдал запах табачного дыма. Рябову и его бойцам пришлось спасаться бегством и делать большой крюк. Шальная пуля, пущенная вдогонку, зацепила Козлова, рана на шее оказалась неопасной, но давала о себе знать.

С тем количеством оружия и боеприпасов, каким располагала их группа, рассчитывать на успех в бою с немцами не приходилось. Добыть оружие можно было, только устроив засаду, и Рябов решился.

Затаившись в придорожном кустарнике, Рябов, Орлов и Сизов наблюдали, как колонны немцев двигаются на восток. Первым иссякло терпение у Сизова.

– Василич, ну сколько можно пялиться на этих гитлеровских гадов?! Что мы, как кроты, прячемся? Что?! – взорвался он.

– Гады – да! Но с голыми руками на них не попрешь, – угрюмо буркнул Орлов.

– И что, сидеть и ждать, когда они нас, как куропаток, постреляют? Ну нет! Помирать, так с музыкой! – рвался в бой Сизов.

– Спокойнее, Володя! Не поря горячку! – осадил его Рябов.

– А я и не порю! Но надо же что-то делать, Иван Васильевич! Хоть одного гада, но на тот свет отправить!

– Отправим, и не одного. Но не здесь. Тут шансов взять оружие у нас нет.

– Да, командир, – согласился Орлов. – Надо найти место, где маленько потише.

– Все, ребята, отходим! – распорядился Рябов.

Они выбрались из кустарника, присоединились к поджидавшей их группе и углубились в лес. Теперь все их мысли занимал плана захвата оружия – он рождался на ходу и быстро обрастал деталями. Рябову со Стецко предстояло выступить в роли приманки для немцев. Орлов, Козлов и Соловьев должны были прикрыть сзади. Сизову – ворошиловскому стрелку – поручалось уложить из карабина фрицев, клюнувших на приманку.

Определившись с планом, стали искать подходящее место для его исполнения. Через полтора десятка километров группа вышла к дороге, которая не была забита колоннами немцев. Однако свежие следы от автомобильных протекторов и пыль на кустарнике не оставляли сомнений в том, что ею пользуются.

Поднявшись на вершину крутого взгорка, группа залегла в засаде и стала ждать. Томительно медленно тянулось время. Первым стрекот услышал Орлов. Стрекот быстро нарастал, и, когда на соседнем пригорке показались два мотоцикла, Рябов решил действовать. Изображая раненого и опираясь на Стецко, он вышел на дорогу и двинулся навстречу немцам. Сизов занял позицию за сосной, загнал патрон в патронник и приготовился к стрельбе. Орлов, Козлов, Соловьев, пробежав назад, залегли в кустах у дороги.

Минула минута. Немцев скрыл густой подлесок в низине, и когда они появились, до них оставалось не больше пятидесяти метров.

«Сорок, тридцать, – мысленно считал Рябов и молил: – Только бы немцы не открыли стрельбу! Только бы не выстрелили!»

Заметив его и Стецко, водители резко сбросили скорость. Стрелок в первом мотоцикле ухватился за пулемет. Лица немцев скрывали очки, и поэтому невозможно было понять, что они предпримут. Напряжение нарастало. Стецко сотрясла нервная дрожь, он прижался к Рябову.

– Спокойно, Орест. Спокойно, – обронил Рябов, несколько раз взмахнул рукой и по-немецки громко крикнул: – Не стрелять! Я обер-лейтенант Клюге! Я выполнял специальное задание Абвера!

Мотоциклисты остановились. Взгляды Рябова и Стецко были прикованы к пулеметчику. Он продолжал держать их на мушке. Прошла секунда, другая. Водитель что-то сказал, и немцы пришли в движение. Пулеметчик выпустил из рук пулемет и чуть откинулся на спинку люльки. Пузатый ефрейтор, сидевший за водителем, сполз с сиденья и не спеша направился к бойцам. Экипаж второго мотоцикла оставался на местах. Теперь многое, если не все, зависело от Сизова.

«Не торопись, Володя. Не торопись. Дай нам подойти к мотоциклу. Дай!» – мысленно обратился к нему Рябов и встряхнул правой рукой.

Нож выскользнул из рукава гимнастерки, пальцы обхватили рукоять. Изготовившись к удару, Рябов не спускал глаз с ефрейтора. Тот, пыхтя, медленно приближался. В водянистых глазах смешались любопытство и удивление. Никто из немцев не подозревал о засаде. Рябов старательно доигрывал свою роль, он припал на правую ногу и изобразил на лице гримасу боли. Ефрейтор засуетился, подскочил к нему, подхватил под правую руку и спросил:

– Господин обер-лейтенант, вы ранены?

– Да, – простонал Рябов и в душе чертыхнулся: «Черт бы тебя побрал!» – ефрейтор сковывал его движения.

Рябов бросал взгляды на немцев и лихорадочно думал:

«Кого первым? Водителя? Стрелка?.. Мой – водитель. Стрелок – Ореста», – определился он и, когда до мотоцикла осталось несколько шагов, шепнул Стецко:

– Вали стрелка, а потом…

Фраза потонула в звуке хлесткого выстрела. Сизов не промахнулся – наповал уложил стрелка во втором мотоцикле. В следующее мгновение Рябов подножкой сбил ефрейтора на землю и ринулся к мотоциклу. Но этого мгновения хватило немцам, чтобы прийти в себя – нож Рябова ударил в пустоту. Водитель оказался тренированным, он увернулся от второго удара, отработанным приемом обезоружил Рябова и пальцами-клещами вцепился в его горло. Рядом по земле катались Стецко и ефрейтор. Рябов отчаянно сопротивлялся, но силы оказались неравны, так как на помощь водителю пришел стрелок. Сзади раздалась спасительная очередь из трофейного автомата. Последнее, что осталось в меркнущем сознании Рябова, – рев автомобильных моторов и громкие пулеметные очереди, грохотавшие над головой.

Дальше все провалилось в бездонную пустоту…

Глава 5

Дорога в ад

Сознание медленно возвращалось. Рябов пошевелился, и тело отзывалось тупой, ноющей болью. Горло будто драло изнутри наждаком, перед глазами плясали черные точки. Попытка продышаться вызвала приступ кашля. Кое-как Рябов справился с собой – легкие постепенно наполнились воздухом, боль, хотя и давала о себе знать, была вполне терпимой. Перед глазами, как в тумане, проступили почерневшие от времени деревянные перекрытия и крохотное оконце в стене. Через прорехи в крыше сочился тусклый дневной свет, казавшийся неживым.

«Где я?.. Как я здесь оказался?.. – пытался сообразить лейтенант и в следующее мгновение похолодел. – Меня взяли в плен…»

Он вспомнил засаду на дороге. Они с Орестом идут к мотоциклу, потом перекошенная физиономия ефрейтора, пальцы-клещи сошлись на горле, шум подъезжающих машин, пулеметные очереди и… провал.

Судорога сотрясла Рябова, из груди вырвался стон. Для него – коммуниста, контрразведчика, вылавливающего шпионов и дезертиров, – плен был позором, страшнее самой смерти.

– Лучше бы меня убили… – сорвалось с губ.

– Товарищ лейтенант, як вы? – прошелестело над