расстоянии 80 километров друг от друга и не общались целый месяц. Примечательно, что в ее варианте греческое имя тоже содержало ошибку, но бессознательное моей пациентки поменяло гласные, а я сам видоизменил отдельный слог («ка» вместо «ке»). Могу лишь предположить, что пациентка бессознательно «прочитала» текст, в котором присутствовало упоминание имени «Эрикепей», а моя ошибка заставила написать это имя неправильно.

Синхронистичность событий проявляется в одновременном возникновении двух разных психических состояний. Первое – это нормальное, вероятное состояние (то есть такое, которому можно дать каузальное объяснение), а второе – критически важный опыт, каузально никак не связанный с первым состоянием. В случае с внезапной смертью критический опыт нельзя непосредственно истолковать как «экстрасенсорное восприятие», зато он представляется таковым впоследствии. Но даже в случае со «скарабеем» непосредственно воспринимается психическое состояние или психический образ, который отличается от образа из сновидения только тем, что в его реальности мы убеждаемся незамедлительно. В случае со стаей птиц супруга умирающего находилась в состоянии неосознаваемого страха, который лично я вполне осознавал и который побудил меня направить пациента к специалисту по сердечным заболеваниям. Во всех этих случаях, идет ли речь о пространственном или временном ЭСВ, мы обнаруживаем одновременность нормального (обыденного) состояния с другим состоянием или ощущением, невыводимым из него каузально, причем объективное существование этого опыта подтверждается только позднее. Об этом необходимо помнить, в особенности тогда, когда рассматриваются некие будущие события. Они очевидно не синхронны, а синхронистичны, поскольку воспринимаются как психические образы в настоящем времени, словно объек-тивное событие уже состоялось. Неожиданный элемент, прямо или косвенно связанный с каким-то объективным внешним событием, совпадает с обычным психическим состоянием: это и есть синхронистичность в моем понимании, и я утверждаю, что перед нами одна и та же категория событий, вне зависимости от того, проявляется ли их объективность раздельно от моего сознания в пространстве или во времени. Эта точка зрения подтверждается результатами экспериментов Райна, где было показано, что влияние изменений пространства или времени не ощущается. Пространство и время, концептуальные координаты тела в движении, суть, вероятно, в основе своей одним и тем же (потому-то мы и говорим о длинном или коротком «промежутке времени»), а Филон Иудеянин [141] уже давно отметил, что «διάστημα τῆς τοῦ κόσμου κινήσεώς ἐστιν ό χρόνος» [142]. Синхронистичность в пространстве равно может пониматься как восприятие во времени, но примечательно то, что синхронистичность во времени непросто истолковать пространственно, ибо мы не в силах вообразить какое-либо пространство, где объективно присутствуют будущие события, которые могут восприниматься как таковые вследствие уменьшения этих пространственных расстояний. Опыт, впрочем, показывает, что при определенных условиях пространство и время возможно свести почти к нулю, и каузальность исчезает вместе с ними, поскольку она связана с существованием пространства и времени, а также физических изменений; в сущности своей это чередование причин и следствий. Поэтому синхронистические феномены принципиально не могут ассоциироваться с понятием каузальности. Следовательно, взаимосвязь «значимых совпадений» по необходимости должна трактоваться как акаузальная.

Желая отыскать для всего зримые причины, мы чрезмерно склонны поддаваться искушению и подбирать трансцендентальные основания. Однако «причиной» может выступать только наглядная и исчислимая величина. Определение «трансцендентальный» к причинам неприменимо, поскольку ничто трансцендентальное не может быть наглядно продемонстрировано. Если нам все-таки не нравится гипотеза аказуальности, то у нас нет иного выбора, кроме как объяснять синхронистические феномены простыми совпадениями – а это противоречит результатам экспериментов Райна по ЭСВ и другим фактам, подтвержденным парапсихологической литературой. Или мы вынуждены следовать рассуждениям, изложенным выше, и подвергать критике наши базовые объяснительные принципы, признавая, что пространство и время суть константы любой данной системы, только когда они измеряются без учета психических состояний. Это регулярно происходит в научных экспериментах. Но когда событие наблюдается без экспериментальных ограничений, наблюдатель нередко оказывается под воздействием эмоционального состояния, которое изменяет пространство и время путем «сжатия». Всякое эмоциональное состояние меняет сознание, происходит, как писал Жане, abaissement du niveau mental, то есть имеет место определенное сужение сознания и соответствующее усиление бессознательного, каковое, особенно при сильном аффекте, бросается в глаза даже непосвященным. «Тонус» бессознательного повышается, и возникает градиент, по которому бессознательное движется к сознанию. Последнее подпадает под влияние инстинктивных побуждений и элементов бессознательного (как правило, это комплексы, основанные на архетипах, на «инстинктивных образцах»). Бессознательное также содержит сублиминальные восприятия и забытые образы-воспоминания, которые не могут быть воспроизведены в текущий момент (не исключено, что они вообще невоспроизводимы). В сублиминальном содержании необходимо отличать восприятия от того, что я назвал бы «необъяснимым знанием», или «непосредственностью» психических образов. Чувственное восприятие может соотноситься с вероятными или возможными раздражителями за порогом сознания, но вот это «знание», или «непосредственность» образов бессознательного, не имеет никакой познаваемой основы – либо мы обнаруживаем познаваемые причинно-следственные связи с каким-то уже существующим, зачастую архетипическим содержанием. Но эти образы, укоренены они в уже существующей основе или нет, находятся в аналогичной или эквивалентной (то есть значимой) связи с объективными событиями, лишенными познаваемой или хотя бы мыслимой каузальной соотнесенности. Как может событие, отдаленное во времени и пространстве, порождать соответствующий психический образ, если передача необходимой для этого энергии попросту немыслима? Это кажется непостижимым, однако нам в конечном счете приходится допустить, что в бессознательном имеется нечто вроде априорного знания или «непосредственности» событий вне какой бы то ни было каузальной основы. Так или иначе, наше понятие каузальности не годится для объяснения этих фактов.

Принимая во внимание все сказанное, будет, возможно, полезно кратко повторить приведенные выше обоснования, причем лучше всего сделать это посредством наших примеров. Рассказывая об экспериментах Райна, я предположил, что, вследствие напряженного ожидания или эмоционального состояния субъекта, уже существующий, правильный, но находящийся в бессознательном образ результата позволяет сознательному разуму угадывать ответ чаще, чем следует из расчета вероятности. Сновидение со скарабеем есть сознательное представление, пришедшее из бессознательного, уже существующий образ события, которое произойдет на следующий день, то есть пересказа сна и появления жука. Супруга моего скончавшегося пациента бессознательно знала о приближении смерти мужа. Стая птиц вызвала в сознании соответствующие образы-воспоминания и породила страх. Точно так же сон моего знакомого, которому приснилась насильственная смерть его друга, причем почти одновременно с самим происшествием, возник из уже существовавшего в бессознательном знания об этом событии.

Во всех этих и других им подобных случаях присутствует, по-видимому, некое априорное, не поддающееся каузальному объяснению знание о ситуации, которая пока не может быть познана. Значит, синхронистичность объединяет в себе два фактора: а) бессознательный образ проникает в сознание либо непосредственно (то есть буквально), либо косвенно, символически, в форме сновидения, мысли или предчувствия; б) объективная ситуация