Шрифт:
Закладка:
Себя когтями грязными скребет
Косматая и гнусная паскуда
И то присядет, то опять вскокнет.
Все три великих образа, выраженные фразами «Новой жизни», знаменующими начало любви, и принадлежащие последовательно духу сердца: «Вот бог сильнее меня, кто, придя, получит власть надо мной»; духу разума: «Вот уже появилось ваше блаженство»; и «естественному духу»: «Горе мне, ибо впредь часто я буду встречать помехи!», все три эти образа нашли место в аду. Откровенные блудницы поместились много выше их, а льстецы, лжецы в любви и псевдо-романтики далеко внизу погружены в грязь.
Возможно, случайно, но все же хотелось бы считать, что обдуманно, образ блудницы упоминается в следующей песне, во рву, где принимает мучения Симон-волхв[103] и его присные. Но это не женщина, а Папа, главный служитель той божественной Женственности, которую должны бы олицетворять Церковь или Город, Папа, который теперь и здесь познает неотвратимую месть Города. Песнь открывается обращением:
О Симон-волхв, о присных сонм злосчастный,
Вы, что святыню Божию, добра
Невесту чистую, в алчбе ужасной
Растлили ради злата и сребра...
ставя знак равенства между Симоном-волхвом и Таис-Фаидой. Все они повинны в прелюбодеянии, пытаясь продать или купить Божью благодать. Здесь багряная скала пронизана круглыми отверстиями; из каждого торчат ступни грешника, а подошвы постоянно лижет пламя, передвигаясь от пяток к пальцам ног. Данте заговаривает с Николаем III[104]. Николай, не видя лица собеседника, решил, что это Бонифаций VIII, его преемник в папстве, в грехе и в наказании. Бонифаций (если согласиться с датировкой написания поэмы — 1300 г.) был тогда еще жив, более того, именно тогда отмечался Святой год[105]. Помпезное зрелище «триумфа» понтифика-мошенника Бонифация, его греховное великолепие упоминаются в «Комедии» еще дважды — «Чистилише» (XX, 85–90) и «Рай» (XXVII, 19–39). Симона-волхва, Таис-Фаиду и Бонифация VIII объединяет принадлежность к наихудшим мошенникам. И пастыри, и те, кто причисляет себя к романтическому богословию, увлечены доходным псевдомантизмом. В аду Бонифация ждет персональная злая щель. В чистилище нам показывают, как солдаты короля Франции берут в плен Бонифация — но опять же из-за алчности короля Филиппа IV[106]. Бонифаций подвергается жестокому обращению со стороны французских солдат сначала у себя во дворце в Аланье,
Но я страшнее вижу злодеянье:
Христос в своем наместнике пленен,
И торжествуют лилии в Аланье.
а потом в аду за ненасытную страсть к деньгам и власти. В «Чистилище» автор упоминает об этом, чтобы лишний раз подчеркнуть, что ни о каком чистилище в посмертии Папа не может и мечтать. Страсти Христовы для него бесполезны, хотя в некотором смысле он тоже обиженная жертва; и причину называет в «Раю» апостол Пётр:
Тот, кто как вор, воссел на мой престол,
На мой престол, на мой престол, который
Пуст перед Сыном Божиим, возвел
На кладбище моем сплошные горы
Кровавой грязи; сверженный с высот,
Любуясь этим, утешает взоры.
Само Небо, созерцая грех, совершаемый недостойным Папой, меняет цвет, а лицо Беатриче мрачнеет. Истинное учение о Городе и Даме, точнее, о Городе и Даме, ставшими основанием учения, все еще имеет такую взаимосвязь со своим извращенным отображением на земле, что им приходится краснеть. Святой Пётр обличает Бонифация:
Невеста Божья не затем взросла
Моею кровью, кровью Лина, Клета[107],
Чтоб золото стяжалось без числа.
...................
Не мы хотели, чтобы христиан
Преемник наш пристрастною рукою
Делил на правый и на левый стан;
Ни чтоб ключи, полученные мною,
Могли гербом на ратном стяге стать,
Который на крещеных поднят к бою;
Ни чтобы образ мой скреплял печать
Для льготных грамот, покупных и лживых,
Меня краснеть неволя и пылать!
В одежде пастырей — волков грызливых
На всех лугах мы видим средь ягнят.
О, Божий Суд, восстань на нечестивых!
Бонифаций в этом контексте призван осуществлять важнейшую функцию, но предает ее, и потому страдания, выпавшие на его долю на земле, ничто по сравнению со страданиями, уготованными ему в аду. Он сам повернул свою судьбу, сделав неверный выбор. О выборе говорит Данте на протяжении всей «Комедии». Стоять в Злых Щелях над ямами — означает понимать истинные цели симонистов. Данте, думая об этом, сокрушается о даре Императора Константина Папе Сильвестру I[108], считая, что с этого началось падение церкви, как падение Франчески началось с безвинного на первый взгляд поцелуя. Лжец Герион разобрался с обоими. Беатриче, олицетворяющая Женщину, краснеет при упоминании Бонифация, олицетворяющего Город. Это с его помощью учение о благодати приобрело скандальный оттенок. И все же почтение к самому сану Папы сохраняется[109]. Неизвестно, существовала ли Таис на самом деле, но Франческа точно жила на земле, и Данте при виде «муки их сердец» упал в обморок. Точно также и Бонифаций, и Николай III — реальные персонажи, но даже в аду Данте сдерживает свое негодование из почтения к Высоким Ключам[110]. «Об остальных похвально умолчать» — это урок Брунетто. Как бы низко не пали те, кто занимал папский престол, все же они достойны почтительного отношения.
Вергилий легко перенес Данте обратно на кромку обрыва. Теперь они смотрят вниз в следующий провал, и наблюдают весьма странную картину. Здесь собраны маги, гадатели и прорицатели, тела которых вывернуты наоборот: «каждый оказался словно скручен // В том месте, где к лицу подходит грудь», поэтому каждый «пятясь задом, направлял свой шаг // И видеть прямо был навек отучен» (XX). Это результат «кривого» взгляда при жизни, неизбежный результат. Как огненные гробницы суждены еретикам, так
