и измученной Антонине Анатольевне мысль о собственной ее дочери, как и должно то, пожалуй, было статься, пришла к первой, но невзначай и со значительным опозданием. Уже глубокой ночью, у Ивановой во флигеле, волнуемая жестокой бессонницей, среди прочих, бегущих вереницею образов и нехороших мыслей, Антонина Анатольевна вдруг нарвалась на один драгоценный для нее лик, породивший тут же обыкновенный и естественный вопрос, но судя по времени и в совокупности с обстоятельствами, вопрос, весьма и весьма ее поразивший. Как от страшнейшего кошмара взвелась Антонина Анатольевна на диване, широко раскрыв глаза и вобрав полные груди воздуха. Еще спустя мгновение она была уже на ногах и металась по флигелю в растерянности, не успевая сообразить, как ей лучше поступить и что предпринять первым долгом. Наконец, наткнувшись ощупью на телефон, покоившийся в боковом карманчике блузы, сброшенной ею на пуфик перед сном, на тот, на котором во время разговора сидела Маргарита Олеговна, – она догадалась набрать дочку, чтобы спросить, где она? Может, Соня ночует у бабушки, а может, вернулась домой после того, как она, Антонина Анатольевна, ее мать, их дом покинула? «Первое было бы, безусловно, предпочтительнее; неизвестно, в каком там сейчас состоянии Андрей Константинович: гляди, заведет еще объяснительный разговор. Пятнадцатилетней девчушке можно ли такое слушать?.. А если ни у бабушки, ни дома ее нет! Господи, только бы взяла трубку!» – так думала Антонина Анатольевна, спешно занимаясь разблокировкой телефона и поиском надлежащего контакта в списке исходящих вызовов. Наконец, пошли гудки, и Антонина Анатольевна пережила еще одну волнительную минуту. Волнение ее только усилилось, когда гудки оборвались закончившись. Она набрала повторно и в третий раз. Удушливая тишина со стороны Сонечки. Делать было нечего, нужно было звонить мужу, не тревожить же среди ночи свекровь? Может, все-таки дома Соня?.. Дома Соня не показывалась, так ответил Андрей Константинович (сначала робким затем тоже резко встревоженным голосом). Он сам вызвался обеспокоить свою мать крайне поздним звонком. Оказалось, что Соня не ночует и у свекрови. На часах начало третьего! Антонина Анатольевна была близка к обмороку…

Слухи

Рассказчик чувствует, что и в этом месте он вынужден несколько отступить от хронологического порядка событий, чтобы предложить дополнительную информацию читателю о детях Андрея Константиновича и Антонины Анатольевны. Ведь, несмотря на то, что старший отрок Игнатовых – Данил уже не единожды выступал фигурантом данной повести, и самым непосредственным, но, с явного упущения рассказчика, тоже почти совсем без сопроводительных характеристик, так что и этот интересный молодой человек, надо полагать, все еще мало знаком и понятен читателю. Что говорить о Сонечке, до сей поры не только участниками правдивой этой истории, но и недобросовестным ее летописцем совершенно упущенной из виду.

А между тем и Сонечка и Данил, уже и с первого взгляда на них, представляются весьма замечательными молодыми людьми. Оба хороши собою, и даже необыкновенно. Каждый являет собой вполне закономерный и весьма естественный результат брачного союза своих родителей и предстает на глаза окружающих верным по ним списком. Имея крепкие, густые, темно-русые волосы, как у Андрея Константиновича, оба унаследовали «благородную» белизну лица от матери, отчего их лица как будто оттенены по контуру и еще заблаговременно такой своей отчетливостью привлекают внимание. Данил формой лица вышел в родителя и много выиграл от этого: умерено широкие скулы добавили его лицу мужества. Но глаза у него материнские, черные, взгляд глубокий, смотрит он всегда пристально и создает впечатление задумчивого молодого человека, порою излишне, до самозабвения. В компании обыкновенно он сдержан, и даже слишком. Знакомства имеет самые различные, но не дружит, по-настоящему, кажется, ни с кем, что несколько странно, судя по его возрасту. Такая умеренность в обращении и некоторая обособленность, в сочетании с твердым взглядом, выражающим непоколебимую уверенность в себе и отчасти гордость, создали ему репутацию «задаваки» в нашем местечке, но вместе с тем и сделали его популярным. Кроме того, он Игнатов, – «да, да, сын тех самых Игнатовых». Словом, внимание к персоне Данила в Кузино сосредоточено, – разумеется, тоже и с девичьей стороны.

Сонечка же имеет глазки папины, светло-синие и ясные; нрав веселый и беззаботный. Она приветлива со всеми; по-настоящему друзей у нее больше чем знакомых, так даже, что только кто познакомился с Соней Игнатовой, зачастую, тут же сделался ее другом. Лицо у нее чрезвычайно миленькое и фигурою в свои пятнадцать годов она уже вышла, и столько, что если взглянуть на нее с особой точки зрения, то – совершенно она уже фигурою вышла и даже вышла «весьма интересно». Но Сонечка настолько еще ребенок и так от нее от всей еще веет детством, что смотреть на нее «по-особенному» порядочному человеку, пожалуй, станет и совестно, а вот только отметить, что она много собой обещает (по примеру наблюдательных Воробьевых) и отметить исключительно в пользу поколения подрастающего – иному родителю так даже долг повелит. Еще она, Сонечка, входит в различные кружки, ходит на хореографию, учится в музыкальной школе по классу фортепиано. В день города у Дома Культуры на сбитой из сосновых досок сцене она постоянная и активная участница. Короче говоря, Сонечка знаменита в нашем городке в самом прямом смысле этого слова. И «да, она тоже Игнатова».

Такими в глазах кузиновского общества мы застаем Данила и Соню Игнатовых до событий, послуживших поводом к написанию данной повести. Также и представление об их родителях, о чем мы свидетельствовали еще в одной из первых глав, в умах жителей нашего местечка сложено было уже давно, и даже еще раньше, и хоть с меньшей основательностью, но тоже достаточно прочно. Так что, заинтересуй нас Игнатовы немножко ранее случившегося переполоха в их семье и в их доме, рядовому обывателю Кузино, в ответ на проявленную нами заинтересованность и сверх уже сказанного, вероятно, нечего было бы и прибавить по-настоящему любопытного. Но после же дня, породившего столько неблагоприятных для Игнатовых событий, о членах этого семейства по Кузино добавочно расползлись самые разнообразные и большей частью фантастические слухи.

Говорили одни у нас после, будто на одном из спиритических сеансов, производимых известным «кружком» по ул. Пушкина, неизвестный дух (из других источников: дух известный, дух Пушкина), вызванный участниками сеанса, обнаружил измену хозяина дома (из других источников: обнаружил рифмой), отчего хозяйка тут же, на месте, сошла с ума и запела петухом. Потом она, вроде как, пришла в себя, рассказывали, но совершенно всё позабыла, так что хозяин дома и все присутствующие в тот вечер гости, держат от хозяйки признание духа в