– Они все-таки начали соображать, что к чему с этим парнем Доджем, – сказал он. – Вон сегодня в Конгрессе депутат от Нью-Йорка Ла Гардиа рассказал, как Додж пытался сбыть принадлежащие мне сертификаты на двести тысяч долларов. Конгрессмен напустился на продажных чиновников Бюро по запрету и не ошибся, принявшись за Доджа.

Римус стал печально-задумчивым и мечтательным: если бы только он не доверился Имоджен и не сделал ее своей поверенной в делах. Если бы она “осталась верным другом”. Если бы он мог вернуть свои деньги, у него все “было бы в шоколаде”. Если бы он мог оградить себя от воспоминаний о ее предательстве и планировать будущее, в котором никогда больше не услышит ее имени.

– Отныне я остаюсь в Чикаго, – объявил он. – Моей стезей станут операции с недвижимостью.

Сейчас он и сам верил в это.

Револьвер с перламутровой рукоятью

После того как цикл статей Джона Роджерса о Римусе был завершен и опубликован в “Сент-Луис пост-диспатч”, их герой стал частью его жизни. Он считал бутлегера своим другом, переживал из-за резких перемен его настроения и жестоких припадков безумия, из-за его отчаяния, оттого что тот оказался в ситуации, которую сам называл “адской жизнью”. Редактору Роджерс сказал, что Римус сошел с ума. При каждом удобном случае он навещал своего друга в Цинциннати или сопровождал его в поездках. Но когда Римус впадал в буйство, Роджерс ничем не мог ему помочь. Любой звук из слова “Додж” ранил его. Взбухшие вены проступали на могучей шее. Голос срывался, слова вылетали бессвязной серией звуков.

Знал ли Роджерс, как страшно Римус пострадал от рук Доджа и миссис Римус? Что после того, как миссис Римус навещала его в тюрьме Атланты, она затем отправилась в отель “Роберт Фултон” и “закатывала там разгульные попойки с этим гомиком”? Они искали способ покончить с ним и до сих пор пытаются сделать это, и, боже правый, есть ли справедливость в мире, раз этим людям позволено травить его безнаказанно?

По крайней мере, это Роджерс сумел уяснить из его речей, поскольку Римус начинал говорить обрывками фраз, кусками слов, пропуская слоги, перескакивая с мысли на мысль без всякой связи. Роджерс пережидал, иногда на протяжении нескольких часов, пока это закончится, и постепенно Римус приходил в себя: переставал метаться, больше не колотил себя по лбу, кожа постепенно бледнела – от багровой до розовой, становилась нормального цвета. Он садился напротив Роджерса, потерянный и измученный, совсем не похожий на дикого безумца, говорящего о себе в третьем лице. Кротким голосом, в учтивейшей манере бутлегер просил прощения.

Роджерс, Джордж Коннерс и бухгалтер Бланш Уотсон заключили пакт: без крайней необходимости никто не упоминает имена Имоджен и Доджа вместе.

* * *

В преддверии грозящего ему последнего тюремного срока Римус продолжал разыскивать потерянное имущество. Он подал иск к Имоджен и Доджу в федеральный суд Кливленда, обвинив их в хищении по меньшей мере 700 000 долларов его личных средств, включая 300 000 в сертификатах на виски, хранившийся в 1805 ящиках на складе “Пог Дистеллери” в Мэйсвилле, штат Кентукки. Собрав колонну грузовиков, Римус направился в Мэйсвилл выручать свои ящики, но там его встретили судебным запретом от имени коммерсанта, который купил сертификаты у Доджа.

Римус поделился своей последней бедой с Роджерсом, и тот, в очередной раз наведавшись в Цинциннати, ожидал застать друга на грани очередного нервного срыва. Однако Римус пригласил журналиста на завтрак в свой особняк, они прогулялись по саду, где рабочие орудовали лопатами и садовыми ножницами и кущи зацветающих роз укрывали тенью аллеи. Римус находился в благостном расположении духа, и Роджерс поинтересовался, что же так подняло ему настроение.

– Имоджен в городе, и я общался с ней, – ответил Римус.

– Где она живет?

– В отеле “Алмс”.

Они молча продолжили прогулку – вплоть до 10:30, когда Римус осведомился, не желает ли Роджерс прокатиться кое-куда. Адвокат предложил встретиться с Имоджен в надежде договориться о сделке наличными – превентивная мера, дабы удержать ее от продажи очередной части имущества. Римус уже полгода, со времени процесса по делу о винокурне “Джек Дэниэлс” в ноябре, не видел Имоджен и в глубине души радовался и волновался. Он даже купил по такому случаю коробочку конфет для нее.

Роджерс принял приглашение, и шофер в считаные минуты домчал их до угла Виктори-Парквей и Локаст-стрит. Отдельный вход через отельный гараж позволял миновать лобби, а дальше они поднялись на лифте прямо в апартаменты Имоджен. Дверь открыла ее мать Джулия Браун, она пригласила их в гостиную, где на диване сидели в обнимку Рут со своим парнем. Римус вытащил из бумажника несколько купюр и вложил их в руку Рут.

– Держи, – сказал он. – Ступай купи цветов матери.

Девушка послушно удалилась, прихватив с собой ухажера.

Вскоре из соседней спальни появилась Имоджен. Она с улыбкой приветствовала Роджерса и, повернувшись к Римусу, ухватила его за лацканы пиджака.

– Папочка, как я рада тебя видеть, – начала она. – И что ты привел мистера Роджерса. – Потянулась поцеловать, но в последний момент Римус повернул голову, и она неловко клюнула его в щеку.

Имя Доджа ни разу не прозвучало; Роджерс отметил, что Римус выглядел спокойным и собранным, голос его был ровен, лицо нормального цвета. Они с Имоджен уселись за стол, разложили перед собой бумаги и мирно беседовали вполголоса. До Роджерса донеслась фраза про “сертификаты на виски”. Несведущий человек со стороны мог бы принять их за пару в самом начале любовной истории, когда чувство лишь зарождается, нет никаких страхов, а только страстное желание узнать друг друга.

Они прервались на ланч. Официанты в белых перчатках принесли серебряные блюда с муссом из лосося и запеченным окороком. Ели в полном молчании, лишь серебро позвякивало по фарфору, пока Роджерс не решился заговорить.

– Я рад видеть Римуса в добром расположении духа, – обратился он к Имоджен. – Надеюсь, не произойдет никаких досадных случайностей, разрушающих дружеский настрой. Уже случилось столько разных трудностей, для всех заинтересованных было бы неплохо урегулировать все мирным путем.

Имоджен отложила вилку и тихо проговорила:

– Все было бы в порядке, если бы не Папочка.

Роджерс покосился на Римуса, который пытался сохранять самообладание.

– А что я такого сделал? – поинтересовался Римус. – Почему дело во мне? Назови хоть один случай, когда я был груб или недобр с тобой.

Роджерс отметил, что сказано это было “дружеским тоном”.

– Ну, – отозвалась Имоджен, – я могу назвать.

– Отлично, давай, – подзадоривал Римус. – Скажи прямо сейчас, чтобы мистер Роджерс тоже услышал. Что-нибудь из того, что ты уже рассказывала обо мне. Вперед, не смущайся.

Имоджен,