Пленному, выполняющему особо тяжелые работы, разрешалось получать дополнительно половину рациона. Выходило, что он получал около трех четвертей фунта хлеба (320 г), иногда суп со слабым запахом мяса в нем и около унции (30 г) сахара. Но эти роскошества не были гарантированы. Предусматривалось, что если рационы несоветских пленных сокращаются, то эта шкала также подлежит пропорциональному сокращению.

Однако из-за проблем с питанием в оккупированной части Советского Союза было принято решение игнорировать медицинские нормы. 24 ноября 1941 г. Бакке вызвал к себе Райнеке из Департамента по делам военнопленных и Эрвина Мансфельда, замещавшего отсутствовавшего доктора Сирупа из министерства труда. Бакке объявил, что существует большой разрыв в оценке необходимого количества продуктов между органами охраны здоровья и медицины, поэтому, пока не будет достигнуто окончательное решение, вводится семидневный режим мучного супа для каждого, независимо от того, работает он или нет: решение, достойное доктора Вакфорда Сквирса (персонаж романа Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никльби» — синоним угнетающе невежественного школьного наставника, учеников которого мучили голодом и жестоким обращением. — Пер.). На том же совещании выяснилось кое-что интересное о хлебе, который раздавался пленным. Вероятно, в нем не было ничего такого, что было бы достойно называться мукой. Наполовину он был из ржаных отрубей, другая половина состояла из «полезной смеси» целлюлозы, сахарной свеклы, соломы и листьев. Как все это можно было печь, не рассказывалось, но бесконечное множество пленных подтверждали свидетельскими показаниями боль в пищеварительном тракте, кожные заболевания и более серьезные расстройства, которые вызывал такой хлеб. Мясо, которого приходилось дожидаться семь дней, состояло из конины и павших животных, которые не проходили через скотобойню. «Выражалось сожаление», что жировой рацион не мог быть более «хорошим и съедобным, потому что современная техника производства жира уже не дает жиров низкого качества».

Таково было состояние питания советских пленных после пяти месяцев сражений. И можно задуматься, а остался ли в живых хоть кто-нибудь из русских, попавших в плен в первые два месяца войны.

Заметка на полях протокола от 24 ноября показывает, что Бакке объявил, что надо что-то делать. Он «уже терял терпение». То, что ничего вообще не было сделано, видно из директивы, изданной канцелярией Мартина Бормана 17 декабря, уведомляющей все канцелярии гаулейтеров по всей Германии, что нормы августовского рациона 1941 г. остаются в силе. Тем не менее кое-какие чувства пробудились, и появился другой подход, предусматривающий более щадящее обращение с пленными. Причиной этого стали действия советского правительства. 25 ноября, через день после того, как Бакке потерял терпение, Молотов направил одну из своих внушительных нот в посольства и консульства союзных и нейтральных стран. Это был обычный набор сообщений о зверствах, к которым германские министерства в целом были не очень чувствительны. Но эта нота содержала точный пересказ норм рациона от 6 августа, хотя в Германии дискуссии, будь то устно или письменно, были запрещены из-за опасности их использования вражеской пропагандой. Нормы и в самом деле были опубликованы в союзной печати, а шведское правительство ответило на запрос советского посла, что, хотя этот текст не был опубликован в Германии, версия является точной.

Швеция в то время внушала такое уважение, что ее именем можно было пользоваться для штурма таких неприступных сфер, как Кейтель — начштаба ОКВ. Также реальный факт — с улучшением транспортных условий в феврале 1942 г. составы с живыми скелетами отправлялись из Советского Союза на работу в Германию по новому разрешению Гитлера. 20 февраля Эрвин Мансфельд прочел лекцию персоналу в министерстве труда; он напрямую заявил, что нынешний кризис рабочей силы не возник бы, если бы было решено использовать русских в Германии с самого начала, и он утверждал, что из 3900 тыс. пленных (цифра преувеличена, в 1941 г. в плен попало не более 2,4 млн, еще около 500 тыс. числившихся пропавшими без вести (в т. ч. из не зачисленных в списки войск) можно считать погибшими. Здесь, видимо, немцы произвели аресты «подозрительных» гражданских лиц. — Ред.) в живых осталось только 1100 тыс.; что только с ноября умерло полмиллиона человек, что из выживших только 400 тыс. пригодны к работе сразу же и что, даже когда тиф перестал свирепствовать в лагерях, можно ожидать дополнительно не более 150 тыс. трудоспособных людей. А также то, что бессмысленно везти русских несколько дней в неотапливаемых крытых товарных вагонах, чтобы на конечной станции выгружать только трупы.

Неделю спустя докладная дошла до Кейтеля от министерства Розенберга. Это был очень смелый документ, но был он таким, потому что не был написан самим Розенбергом. Автором был Отто Брайтигам — заместитель начальника политического управления у Розенберга. Памятные записки Брайтигама обычно имели сардонический тон, но редко были непрактичными. Докладная записка Брайтигама от 25 февраля 1942 г. повторяла цифры Мансфельда и докладов из лагерей для военнопленных в Советском Союзе. Он требовал выдачи защитных карточек настоящим советским дезертирам. Он упомянул об утечке сведений, приведенных в ноте Молотова от 25 ноября 1941 г., как о примере пренебрежения Германией пропагандистскими возможностями.

Фактически новые нормы рациона советских военнопленных были объявлены почти немедленно, но все же они были значительно ниже норм для других пленных из армий союзников. И к тому же Бакке пришлось выдержать длительную борьбу за то, чтобы ввести такую же норму для советских рабочих, которые якобы добровольно приехали в Германию. Но отныне в борьбу вступила новая личность. В начале апреля 1942 г. обязанности комиссара по рабочей силе взял на себя Фриц Заукель. Он обнаружил, что в Германии на работах заняты 70 тыс. советских пленных. По соглашению с Райнеке они посылались на фермы, чтобы там в течение трех месяцев откормиться. Это делалось за счет фермера, получавшего в ответ заверение, что он сможет использовать работников до конца войны. Так что пленные прибывали в германскую провинцию, выползая на частых остановках, чтобы пожевать траву. Но обещание не выполнялось; когда пленные поправлялись, их забирали трудиться в тяжелой промышленности.

24 апреля Геббельс записал в своем дневнике, что русские используют группу лекторов, состоящую исключительно из людей, которые вырвались из германских голодных лагерей. Теперь эти люди выступают перед солдатами Красной армии. Поэтому были изданы директивы с требованием лучшего отношения. Но фактически сделано было очень мало, несмотря на заинтересованность Геббельса. Пересмотренные 24 марта 1942 г. инструкции Райнеке немногим отличались от инструкций от 8 сентября 1941 г. Снова подчеркивалось, что понятие качества рационов среди военнопленных не применяется в отношении русских, для которых нормы были установлены в предыдущем месяце. И это повторялось даже год спустя после сталинградской катастрофы.

Инструкции от 24 марта 1942 г. повторяли тезис, что