Да и документы мы будем создавать такие, каким не стоило бы покидать мой дом раньше времени. Места у меня полно, в половине дома я и не помню уже, что находится, но вроде какие-то гостевые комнаты там были. У полковника Щербатова ведь возражений не возникнет?

Саша пожала плечами:

— Если вы про личные обстоятельства, то ему, право же, все равно. А вашу политику народной беды он поддерживает?

— Скажем так, склоняется к ней. Его решение будет зависеть от того, насколько убедительную программу нам с вами удастся составить в ближайшие две недели. Придется поработать.

Саша решила, что действительно пора уже что-то съесть. Из того, что стояло на столе, менее всего опасений вызывала пшеничная булка. Саша взяла хлеб, запила его красным вином.

— И да, чуть не забыл, — сказал Михайлов. — Вам предстоит пройти через церковное покаяние. Такова процедура, с Церковью нам теперь приходится считаться; тем более что политику народной беды она готова поддержать, а это дорогого стоит. Уже составляются списки ценностей, которые Церковь готова продать ради помощи голодающим. И в примирении воюющих сторон церковники хотят принять деятельное участие. Не упускают случая усилить свое влияние, хитрые бестии. Так что без покаяния не обойтись.

— Это долго?

— Как правило, да. Люди живут в монастыре неделями. Эх, посмотрел бы я, как вы стали бы часами бить земные поклоны и непрерывно повторять какие-то там молитвы. Немного смирения пошло бы вам на пользу. Но увы, у нас нету времени на эти аттракционы. Ограничимся исповедью у какого-нибудь влиятельного старца.

— И раз уже мы теперь ничего от нашего комиссара не скрываем, — вступила Вера. — Каин, вот список тех, кто будет арестован сегодня ночью. Понимаете, Саша, за ошибки следует расплачиваться. Так это у нас теперь делается.

Саша припомнила, что в газетах действительно мелькали сообщения об аресте тех или иных начальников департаментов или товарищей министров. Тогда она особо в это не вникала — не думала, что грызня внутри Нового порядка когда-нибудь станет ее заботой.

Михайлов взял в руки список, просмотрел. На его лбу пролегла вертикальная складка. Он достал из кармана сюртука золотую самопишущую ручку и сделал какие-то отметки, потом вернул лист Вере.

— Вот этих не надо бы трогать, — сказал он. — Они полезны.

— Ты можешь вычеркнуть только две фамилии, — мягко ответила Вера. — Мы об этом говорили.

Михайлов открыл было рот в попытке спорить, но передумал. Внес еще поправки. Вера просмотрела список, кивнула:

— Я отойду отдать распоряжения.

Дверь кабинета закрылась за ней. Михайлов выпил дорогой коньяк залпом, будто самогон.

— Я с тремя из этих людей в подвале от чекистов прятался, — сказал он, глядя в пространство. — Знаете, Саша, что в вас смешно? Вы искренне верите, будто вы тут в особом положении. Пленница, с которой в любой момент могут сделать все что угодно: убить, пытать, отдать под протокол. Ирония в том, что здесь все это может произойти с любым человеком, в любой момент. Добро пожаловать в Новый порядок, комиссар.

Глава 19

Ротный командир Объединенной народной армии Алексей Егоров

Февраль 1920 года.

Колун с силой врезался в чурбан, разламывая его на аккуратные полешки.

— Хорошо-то как, Яшка! — Лекса утер со лба пот рукавом гимнастерки. — Враз согрелся. Давай теперь ты поколешь, а я чурок натаскаю.

— Как скажешь, командир, — хмуро отозвался Яшка, скинул тулуп и взялся за колун.

Лекса отправился в сарай за следующей порцией чурбанов. Вообще, конечно, ротному не полагается самому колоть дрова. Кирилл Михалыч учил: бойцам надо поручать все, с чем они могут сами справиться, иначе придет час вершить командирские дела — а командир занят тем, что и без него бы уладили. Но вроде Лекса все командирские дела на сегодня переделал… Пошел же сюда он, чтоб поговорить с Яшкой. Разумеется, как командир он мог вызвать бойца на беседу в любое время. Но тут дело было такое, что Лекса хотел потолковать с товарищем в неприказном порядке.

Яшкиных родных взяли в заложники, увезли в Тамбов и заперли в концлагере. Сомнений не было никаких — опухшее от слез лицо своей Ксюхи Яшка узнал на одной из листовок, которые беляки разбрасывали с аэропланов. На руках она держала сына, и по фотографии Яшка понял, что Ксюха ждет второго. В последний раз он был дома полгода назад.

Иные в его положении только пуще ожесточались — и ни себя, ни других не щадили в борьбе с Новым порядком. Но Яшка был всего два года женат, Ксюху свою крепко любил, потому простился с товарищами и ушел менять себя на родных. Не чаяли уже увидеть его живым — а он возьми да и нагрянь в роту третьего дня. И как сыскал только! Рассказал, что не дошел до комендатуры, а встретил в Тамбове свояка, и тот поведал, что Ксюха с сыночком в тифозный барак попали и оба преставились. Вот Яшка и вернулся к товарищам, чтоб Новому порядку отомстить. Хмурый стал, мрачный — как на лес глянет, так лес и вянет. Лекса решил с ним переговорить, но не как начальник, а по-людски. Ждал случая, а тут как раз Яшка вызвался дров наколоть, вот Лекса с ним и пошел.

— Ты это, Яков, не думай только, что нам нету дела до твоей беды, — сказал Лекса, когда Яшка остановился передохнуть. — Тут у всякого свое горе. Свои к Новому порядку счеты. Мы, вестимо, слов сыскать не можем, чтоб тебя утешить — да и как тут утешишь, с таких-то дел? Но, поверь, Яша, всякий тут понимает, что у тебя на сердце.

— Да я чего, я ж ничего, командир, — Яшка отвел глаза.

— Не в упрек тебе, но ты, сдается мне, будто чураешься товарищей. Оно, конечно, горе всяк по-своему переживает. Но ты все ж не забывай — вместе мы в бой идем, за общее дело народа. Вместе и отомстим за всех, кого Новый порядок поубивал да замучил. За Федора Князева, за Данилу и Кольку наших, и за Ксюху твою.

Яшка надел тулуп и принялся укладывать поленья на санки. Лекса вздохнул и стал помогать ему. Кажется, он так и не сумел найти нужных слов.

— Главное дело, что тут уж такого не повторится, — попытался еще разок Лекса, когда санки были загружены. — С утреца родню наших вывезем в леса — и ищи ветра в поле, волка в лесу! Не выйдет с ними, как с Ксюхой твоей!

Боец зыркнул на командира исподлобья и впрягся в санки. Не утешает,