сменится усталой и всезнающей зрелостью, станут разочарованными конформистами. Но даже, если у половины наших, навсегда останутся заложенные в «Красном Знамени» взгляды и принципы, мы уже сделали первый важный шаг к будущему.

Я оторвался от размышлений, поудобнее перехватил под мышкой коричневого плюшевого мишку, приподнял руку с длинной розой, распустившей бархатные ярко-алые лепестки, и остановился перед знакомой деревянной дверью со стальной табличкой-ромбом «143». Указательный палец решительно воткнулся в звонок, утопив круглую кнопку в черном ободке. Зазвенела чирикающая, переливающаяся птичьей трелью мелодия.

За дверью раздались шаги. Щелкнул замок и дверь отворилась. На пороге стояла Анина мама, зябко кутаясь в светло-серый пуховый платок. Увидела меня и замерла. Глаза Марии Александровны изумленно расширились.

— Леша, ты? — выдохнула она. — Тебя все ищут. Аня так переживала…

— Уже не ищут, — скромно ответил я. — Все нормально. Мне можно зайти?

— Да, заходи, конечно, — женщина посторонилась, давая мне зайти. — Что с тобой произошло?

— Давайте об этом как-нибудь потом, Мария Александровна, — попросил я. — Сейчас всё утряслось, это самое главное. Я как узнал, что Аня заболела, сразу захотел её повидать.

— От кого узнал? — поинтересовалась мама Ани.

— От одноклассников, конечно. А им Даша рассказала.

— Ане подарки принес? — женщина кивнула на мишку и розу.

— Ага, — улыбнувшись, подтвердил я. — Мишка мягкий, теплый и плюшевый. Его даже вместо подушки использовать можно. А цветок поднимет настроение.

— Понятно, — женщина почему-то вздохнула, подтянула к себе уголки шали и посторонилась. — Раздевайся, вешай куртку и проходи. Аня у себя в комнате. А я пока пойду, наполню вазу для цветка.

— Спасибо…

Дверь тихонько отошла в сторону, повинуясь легкому толчку руки. Я шагнул в комнату, с любопытством осматриваясь. Огромный шкаф с книгами. Ого, «Одиссея капитана Блада», собрание сочинений Пушкина и Лермонтова, Дюма, Есенин, Тургенев и ещё много хороших книг. На полу большой красный ковер, и ещё один с разноцветными узорами на всю стену. Под ним на разложенном диване, укрытая толстым одеялом, лежала Аня. Копна густых угольно-черных волос разметалась по подушке, на белоснежном лице алым пятном горит нездоровый румянец. Глаза закрыты, кончики длинных изящных пальчиков торчат из-под краешка одеяла, на мраморном лобике набухли прозрачные бусинки пота. Сердце замерло от жалости.

— Привет, — тихо выдохнул я.

Черные пушистые ресницы, дрогнули, затрепетали. Слезящиеся в воспаленных красных прожилках, но по-прежнему выразительные и необыкновенно красивые зеленые глазищи изумленно распахнулись.

— Глазам своим не верю. Леша, я сплю, и ты мне снишься? — прошептала девушка.

— Нет, — улыбнулся я. — Я действительно тут. Узнал, что ты заболела, и пришел навестить…

20 января 1979 года. Новоникольск (окончание)

Лицо Ани осветилось ответной улыбкой. Как будто солнечный лучик ворвался в серый полумрак комнаты, изгоняя тьму и наполняя пространство золотистым сиянием.

— А я знала, что ты скоро появишься. Чувствовала.

— И оказалась права, — поддержал я. — Это тебе, держи.

Положил на одеяло медвежонка и розу.

Девушка привстала на локтях, придерживая краешек покрывала, осторожно взяла цветок, и поднесла бутон к лицу. Вдохнула и прикрыла глаза.

— Летом пахнет, солнцем и теплом. Малиной немножко…

— А ещё луговым медом и зеленым садом, — добавил я.

Неслышно появившаяся Мария Александровна, обойдя меня, поставила наполовину наполненную водой вазочку на тумбочку около кровати.

— Так, Леша, цветок поставь сюда, — я послушно засунул розу в декоративный хрустальный кувшин.

— Не буду вам мешать. Но все-таки, Леша, постарайся долго не засиживаться, сам видишь, Аня болеет.

— Постараюсь. Минут пять-десять посижу, не больше, — пообещал я.

Женщина кивнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Тебя искали, — нарушила молчание Аня. — Даже к нам в класс приходили.

— Знаю, — я чуть улыбнулся уголками губ. — Рассказали уже. Сейчас уже искать не будут. Все проблемы в прошлом.

— Точно? — девушка недоверчиво прищурилась, с подозрением изучая моё лицо. Получилось у неё это так забавно, что я невольно ухмыльнулся, с трудом сдерживаясь, чтобы не хохотнуть.

— Точно. Сама увидишь.

— И ты больше никуда не пропадешь?

— Постараюсь, — вздохнул я. — Это не от меня зависит. Но вообще-то не должен.

— Хорошо, — Аня внутренним женским чутьем поняла, что развивать тему не следует, и взяла мишку на руки. — А это что?

— А это мой подарок. Михал Потапыч, можно просто Миша. Будет рядом, охранять, веселить и напоминать обо мне.

— Мягкий и пушистый, — после долгого осмотра вынесла вердикт она. — Мордочка у него забавная, плутовская, настроение поднимает. Сам выбирал?

— Конечно, — подтвердил я. — А кто же ещё. Понравился?

— Ага, — улыбнулась девушка. — Как такая прелесть может не понравиться?

— Я старался. В магазине он последний остался. Буквально из-под рук выхватил, чтобы тебе привезти.

— Спасибо, — вздохнула Николаенко.

— Правда, перед этим пришлось поломать голову, какой подарок презентовать, — признался я. — Но теперь, после посещения твоей комнаты я понял, что тебе дарить.

— И, что же? — полюбопытствовала больная.

— Если судить по твоей библиотеке, хорошую книгу.

— Угадал, читать я люблю, — призналась девушка. — Каждая книга — свой яркий мир, с неповторимыми героями. «Три мушкетера» — Франции семнадцатого века, с противостоянием кардинала и монарха, интригами, заговорами и шпионскими играми. А Евгения Онегина я вообще обожаю. Каждая строфа — шедевр, любая глава — произведение поэтического искусства. И перед глазами живая картинка из жизни аристократии восемнадцатого века. А характеры какие, за каждым персонажем чувствуется реальный человек со своими пылкими эмоциями, понятиями о чести и жизни.

Я полюбовался раскрасневшейся девушкой и с выражением продекламировал:

— Как рано мог он лицемерить,

Таить надежду, ревновать,

Разуверять, заставить верить,

Казаться мрачным, изнывать,

Являться гордым и послушным,

Внимательным иль равнодушным!

— Как томно был он молчалив, — подхватила Аня:

— Как пламенно красноречив,

В сердечных письмах как небрежен!

Одним дыша, одно любя,

Как он умел забыть себя!

Как взор его был быстр и нежен,

Стыдлив и дерзок, а порой

Блистал послушною слезой!

— Ого, ты, оказывается, Онегина наизусть знаешь, — удивился я.

— Я Пушкина очень люблю, — покраснев, призналась зеленоглазка. — Я же тебе говорила.

— Ладно, ты о себе расскажи, — попросил я. — Давно болеешь?

— Со вчерашнего дня, — вздохнула девушка. — После школы температура появилась. У нас последним уроком была физкультура. Наверно, после неё на мороз выскочила распаренной и вот, заболела. Утром врач приходил, поставил диагноз — тонзиллит, проще говоря, ангина.

— А какая сейчас температура? — я наклонился к девушке, осторожно кончиками пальцев сбросил невесомую пушинку со щеки. Аня инстинктивно провела ладошкой, повторяя моё движение. Я взял в руку тонкие изящные пальчики, на секунду ободряюще сжал, нежно отвел в сторону, отодвинул растрепанную челку и опустил ладонь на влажный девичий лоб. Аня замерла, несмело посмотрела на меня. В зеленых глазищах подруги мелькнули смущение и неуверенность. Николаенко поспешно