он примешивал в воду и чай. Хозяйка ему во всём помогала, мы навещали его по многу раз на дню. Он стонал и жаловался, состояние духа его пало совсем низко. Марк Петрович показал нам, как заваривать чай по-английски. Это просто: в очень крепкую горячую заварку, не разбавляя её кипятком, надо добавить горячее молоко и сахар. Этот вкусный и сытный напиток сильно отличается от нашего понимания чая.

Мы почему-то не смели спросить англичанина, как он оказался в России и почему хорошо говорит по-русски; но он сам рассказал нам свою историю.

Ещё в студенчестве он проникся социалистическими идеями и симпатиями к «стране социализма», подобно многим либеральным деятелям культуры Запада — таким как Бернард Шоу, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер, Андре Жид (до поездки в СССР) и другим. Но Марк Петрович был гораздо более радикален по молодости лет. Когда Гитлер напал на Советский Союз и поначалу наша армия терпела неудачи, а союзники не торопились с открытием второго фронта, в Англии возникла группа шпионов в пользу СССР во главе с Кимом Филби — так называемая «кембриджская пятёрка».

Марк Петрович был одним из них. Мы этого не знали, это была государственная тайна, и рассказы Марка Петровича оказались для нас неожиданным и полным откровением. Он рассказал, что после того как они оказались в СССР и познакомились с действительностью сталинского времени, им пришлось расстаться со своими социалистическими иллюзиями.

Однако КГБ вовсю использовал их в качестве шпионов и засылал в капиталистические страны. Так Марк Петрович попал в Америку.

К этому моменту он уже был полностью разочарован в сталинском социализме, и положение его оказалось тяжёлым. Он не желал служить КГБ, с другой стороны, он не ждал помилования и от своей родной страны. От безнадёжности он крепко запил.

На каком-то дипломатическом рауте он, пьяный, объявил во всеуслышание, что является агентом советской разведки и готов сдаться. Это заявление было принято за оригинальную шутку, но наш резидент схватил его и срочно переправил в Союз, — а там он, естественно, попал в места не столь отдалённые.

Вероятно, столь откровенные признания спровоцировало ощущение отсутствия здесь, на Ольхоне, суетной цивилизации.

В нашей жизни к этому моменту ещё не растворилось веянье хрущёвской оттепели. Нам в разговорах не было нужды задумываться и остерегаться, как бы чего не вышло. Говорили мы обо всём смело и свободно, — я, очевидно, смелее других, поэтому Марк Петрович сказал моим друзьям, чтоб они меня берегли.

Маклин

В те времена все культурные люди нашей страны впервые прочли «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Естественно, возник разговор о нём, но я был немало удивлён, когда Марк Петрович, безнадёжно махнув рукой, заявил, что этот автор «исписался». Я не поверил.

Все мы четверо этому умному, бывалому человеку очень нравились, но я, как мне показалось, пользовался его особым благоволением. Он называл меня «профессор Хиггинс». Это потому, что однажды при нём, в разговоре с нашей хозяйкой, я по её говору определил, что она родом из Белоруссии, и не ошибся.

Доктор Лори понемногу стал выздоравливать.

Мы знали, что в Москве он жил одиноко и никто в подобных случаях дома помочь ему не мог.

Момент отъезда с Ольхона выветрился из моей памяти. Единственное, что возникает в ней фрагментарно, — это эпизод с доктором Лори на каком-то маленьком аэродроме, где мы долго ожидали биплана По-2 (так называемого кукурузника).

Перед посадкой шутники-лётчики заставили доктора встать на амбарные весы. Он долго сопротивлялся, но его напугали тем, что если лётчики, не зная точно его веса, неправильно усадят его в самолёт, то может произойти авария, самолёт накренится на бок, поломает о землю крыло и т. д. Лори поверил в эту чушь и дал себя взвесить. На сколько он потянул — не помню, но, кажется, на очень много.

С Марком Петровичем мы встречались и в Москве. Он оказался ближайшим соседом Жени Монина. Служил он в Министерстве иностранных дел.

Через несколько лет его жена Мелинда и сыновья вернулись в Англию, а он остался здесь. Каков был его конец, я не знаю.

Много позднее история «кембриджской пятёрки» была обнародована, и мы узнали настоящее имя этого человека: Дональд Маклин.

Средняя Азия

В августе 1964 года мы с художником Владимиром Перцевым и архитектором Игорем Пяткиным собрались путешествовать по Средней Азии. Мой московский сосед, искусствовед Генрих Бочаров, побывавший в этих краях незадолго до этого, дал мне множество адресов, советов и наставлений, а поскольку мы со сборами дотянули до октября, передал мне ещё свою тёплую робу, предупредив, что ночи могут быть в Бухаре холодными.

Генрих советовал посетить в Бухаре некоего Юренева, учёного, почему-то попавшего в немилость к КГБ и уехавшего в Среднюю Азию подальше от этих суровых органов. Бочаров описал нам его как человека, который хорошо знает Восток и наверняка может оказаться полезен нам. Кроме того, посоветовал нам обратить внимание на прикладное народное искусство узбеков, которое, по его словам, сохранилось в первозданном виде с незапамятных времён.

Я жадно его слушал, возгорелся интересом и, таким образом, наше путешествие обрело смысл и цель.

Первый раз я посетил Среднюю Азию ещё студентом в 1955 году. Тогда нас послали на целину в виде летней практики Суриковского института. Та поездка была недолгой и просто ознакомительной. Практика проходила в восточном Казахстане в городе Усть-Каменогорске в предгорьях Алтая. По окончании её, вместе с другими студентами, у кого ещё оставались деньги, мы решили отправиться в путешествие на юг. Добрались до Самарканда. Там я остался один — другие улетели в Москву, а я продолжил свой путь через Туркмению. Из Красноводска перелетел на «Дугласе» через Каспий в Баку и далее поездом на Кавказ, к Чёрному морю, где в это время отдыхали в Хосте мои родители.

На этот раз, через 9 лет, уже будучи профессиональным художником в компании таких же профессионалов, я оказался в знакомых местах.

Надо сказать, что застылый Восток мало изменился за эти годы. Те же арыки, саманные строения, те же халаты, тюбетейки и чалмы, те же пёстрые женские одежды, те же живописные базары, ишачки, чайханы и т. д. Мы проехали через весь Узбекистан: были в Ташкенте, Самарканде, на Иссык-Куле, Янгиарыкском районе, в Бухаре, Хиве, в Каракалпакии (город Нукус). Летели над долиной Сырдарьи, и через Урал вернулись в Москву.

Ещё в Москве нас предупреждали, что в этих городах может быть проблема с гостиницами. Поэтому