Вперёд вышел незнакомый священник — своего в полку почему-то не было. И все, включая Мартина, принесли присягу:

— Ея емператорскаго величества государства и земель его врагам, телом и кровию, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах, и штурмах, и в протчих воинских случаях, какова оные звания ни есть, храброе и сильное чинить противление, и всякими образы оных повреждать потщусь61…

Ну, а завершил церемонию премьер-майор так:

— В ознаменование скорого вступления государыни царевны Анны Иоанновны на российский престол и светлой памяти великого государя Петра Второго объявляется великая милость. Повешение дезертира Мартина Иевлева заменяется пропуском через полк шпицрутен два раза.

Замёрзшие солдаты недоумённо зашумели. Никто не знал, что за зверь — шпицрутен. Однако Полозов объяснять ничего не захотел, и просто приказал:

— Разойдись!

* * *

Через пару дней, когда полк вывели на плац для показательной экзекуции приговорённого, все солдаты уже отлично знали, кто таков блаженный святоша Мартин Иевлев, и что он творил в Переславле-Залесском. Как превратил обожжённую девку в красавицу, как спас капрала Иванова от перепойной апоплексии и главное — как излечил сотни две рекрутов от срамной болезни. Всем было очевидно, что присутствие такого человека в полку — Божья благодать. И чем бы ни оказались эти шпицрутены, отношение к ним заранее было крайне недружелюбным.

По просьбе Голана из соседнего полка доставили огромные связки прутьев, и капитан лично замочил их, не пожалев пуда соли. Однако ближе к экзекуции иноземец вдруг объявил, что никак не может участвовать в «потехе». Все офицеры-саксонцы Питербурха собирались на совет в связи с восшествием на российский престол Анны Иоанновны. Оказалось, что несколько лет назад (коварная) царевна (подло) разорвала помолвку с сыном саксонского курфирста62. И теперь для выходцев из этой страны, состоявших на русской службе, дело принимало сложный оборот.

Секунд-майор Лутовинов в избиении несчастного блаженного участвовать отказался. Следом на ним бойкот шпицрутену объявили и капитаны, отправив вместо себя поручиков. Секерин хмурился и кипел внутри. Так что Голан, уходя на свой совет, даже решил его приободрить.

— Вижу в вас огромные задатки, молодой человек, — сказал саксонец. — И, думаю, вы прекрасно управитесь с этим делом один. Само собой, с помощью других обер-офицеров.

Капитан-поручик скрипнул зубами, но не отступил. Он построил солдат и объяснил, чего от них хочет. Ответом было недовольное молчание. Тогда Секерин схватил один из шпицрутенов, и с размаху жахнул им по воздуху. Послышалось гудение рассекаемой стихии.

— Вот так, — сказал молодой офицер, — вы должны хлестать прямо по подлому телу преступника. А кто станет отлынивать или ударит мимо, не приведи Господь… Того самого прогоним сквозь строй, и потом с этого плаца — прямиком в Сибирь.

— Что же вы из нас палачей делаете, ваше благородие? — раздались сердитые голоса. — И этого парня трогать — великий грех. Тож Святоша!

— Молчать! — заорал Секерин. — В две шеренги — становись!

Полк нехотя образовал живой коридор. А капралы с кислыми лицами раздали каждому солдату по мокрому пруту. Солёная вода не давала толстым длинным веткам сразу остекленеть на морозе. Затем капитан-поручик вызвал двух ферлейтов и велел им раздеть Мартина до пояса. Работа эта сопровождалась громким недовольным ворчанием. Секерин принес фузею с примкнутым штыком и привязал к ней руки юноши крест-накрест.

Двум сопровождающим было велено тащить ружьё через строй, а за ним — и приговорённого. Получилось, что Святоша прикован к двум идущим впереди. И не имеет возможности ни упасть, ни броситься в сторону. А при слишком быстром движении вперёд — вообще напарывается животом на штык. Спина же открыта для любого удара… Грохнули барабаны. Когда они смолкли, капитан-поручик почёл приговор:

— За трусость и дезертирство, побег из рекрутской команды, аморальное поведение, еретические опыты и прочая, и прочая…

Снова зарядила барабанная дробь, и офицер махнул ферлейтам, чтобы те начинали движение. И сам встал первым в строй — показать пример.

Первый же удар вспорол Мартину кожу. Спину обожгло, на снег брызнула кровь. Юноша изготовился к новой боли. Но вместо неё ощутил лишь легкое, почти щекотное поглаживание. И второе, и третье, и четвёртое, и пятое.

— Стоять, — заверещал Секерин. — Вы что думаете, я здесь с вами в игрушки играю? Саботажников всех сгною, к едрёне матери! Это кто тут считает приговор несправедливым, а вашего офицера — извергом? Выйти из строя!

Обе шеренги, насколько хватало глаз, вся тысяча человек, сделала шаг вперед. Коридор разом захлопнулся.

— Это-ть, господин капитан-поручик. Мы согласные — на Сибирь, — сказал за всех солдат Васька.

— Урою гадину, — командующий экзекуцией окончательно вышел из себя.

Подскочив к дерзкому бойцу, офицер с ноги врезал ему сапогом в пах. А когда тот согнулся, добавил кулаком в морду.

— Кто следующий? — Секерин повернулся к остальным изменникам.

Повернулся, и увидел в глазах солдат (в сотнях глаз) такую лютую ненависть, такое отвращение и негодование… В каком бы осатанелом припадке сейчас не находился Сергей Васильевич, он чётко понял: первый же настоящий бой этого полка начнется с того, что в спину капитан-поручику прилетят свои же пули. И подобная истина вогнала офицера в ступор. Он смешался, отступил за строй, и дал знак ферлейтам с барабанщиками — продолжайте без меня.

Шеренги снова раздвинулись. А Святоша прошёл сквозь них как через парилку в бане. Шпицрутены выбивали из его спины лишь небольшие пылинки. Так Мартина протащили в одну сторону, потом — назад. Засим экзекуция завершилась. Полк вернулся в казармы, боевое братство было налажено.

* * *

Полковой дохтор Михайла Гофарт, тоже иноземец, но из Венгрии, забрал из казармы Мартина на излечение. Он обработал рану на спине, и оставил юношу ночевать в лазарете. А к дверям приставил охрану — на всякий случай.

Ближе к утру Святошу растолкали:

— Вставай, парень, скоро рассвет, и тебе пора идти.

— Куда идти? Зачем? — не понял юноша.

— На кудыкину гору, — огрызнулся сержант Хомутов, который тряс блаженного за плечо. — Ты совсем что ли не соображаешь? Капитан-поручик теперь не успокоится, пока тебя со свету не сживёт. Сегодня же отправит тебя в каземат, а там — в суд, али ещё куда. Острог для тебя — это самое малое.

— Но куда же я? — протёр глаза Мартин. — Меня в солдатской форме возьмёт первый же патруль.

— Переоденься, — потянул юноше мешок капрал Иванов. — Тут штатская одежда и немного денег. Целым полком собирали, все за тебя готовы молиться, включая некоторых обер-офицеров. Конвой у дверей обещал спать, пока ты не уйдёшь. И застава на выходе из полковой