чтобы окопаться. Их легкий шанцевый инструмент не подходил для каменистой местности и прочных корней кустарника, а в некоторых местах склоны были вообще слишком крутыми, чтобы в них копать окопы. Десант отчаянно нуждался в артиллерийской поддержке, но из-за пересеченного характера местности и неопределенности линии фронта корабельная артиллерия мало чем могла помочь. К наступлению ночи ситуация еще не была критической, но становилась таковой. Позади был долгий изнурительный день, и на солдатах стала сказываться интенсивная психологическая нагрузка оттого, что враг постоянно следил за ними сверху, наблюдал за каждым движением, их малейшие жесты привлекали пули снайперов.

Многие отставшие и заблудившиеся начали спускаться вниз к берегу, на котором в тот день уже высадилось 15 000 человек. Большей частью эти люди просто потеряли связь со своими частями и, считая себя одинокими, возвращались к единственному месту сбора, которое было им известно. Некоторые искали пищу и воду. Другие считали, что имеют право на отдых после такого тяжелого дня. Они в изнеможении опускались на любой попавшийся ровный кусочек земли, не обращая внимания на разрывы шрапнели, а когда поднимались, уже не могли вернуться на фронт, потому что не могли найти дорогу. Эти солдаты без командиров добавляли сумятицы и создавали вокруг штаба атмосферу сомнения и уныния.

Ночью почти отовсюду на плацдарме слышались отчаянные призывы прислать подкрепления, боеприпасы, добавить артиллерийского огня и прислать людей, чтобы забрать раненых. Похоже, линия фронта ломалась. И в этих обстоятельствах в 21.15 Бриджес и Годли послали генералу Бёдвуду на «Куин» обращение, призывая его немедленно прибыть на берег. Бёдвуд, который уже был на берегу весь день с полудня, вернулся назад и с удивлением узнал, что два его командира дивизий, австралиец Бриджес и англичанин Годли, оба за то, чтобы начать немедленную эвакуацию.

Вначале Бёдвуд отказался принять это предложение, но в ходе совещания его убедили: войска измотаны, а на этой ужасной территории нет никакого шанса пробиться вперед. Если завтра турки пойдут в контратаку и организуют артиллерийский обстрел, ситуация может выйти из-под контроля.

Снаружи льет дождь, повсюду лежат раненые. И в этом наскоро вырытом блиндаже, сгрудившись под свечами, генералам нелегко было сохранять надежду в такой ситуации. В конце концов Бёдвуд сел и продиктовал Годли следующее донесение главнокомандующему:

«Оба моих командира дивизий и бригадные генералы заявили мне, что опасаются, что их солдаты крайне дезорганизованы шрапнельным огнем, которому они подвергались весь день после отнявшего много сил, но доблестного утреннего десанта. Много солдат просочилось назад с боевых позиций, и их невозможно собрать на этой сложной местности. Даже бригада из Новой Зеландии, только недавно вступившая в бой, уже понесла тяжелые потери, и это, в определенном отношении, отрицательно влияет на боевой дух. Если завтра войска снова подвергнутся артиллерийскому огню, то, скорее всего, мы потерпим неудачу, поскольку у меня нет свежих войск, чтобы заменить солдат на передовой линии. Я понимаю, мое заявление – очень серьезное, но если нам предстоит садиться на корабли в обратный путь, то это необходимо делать немедленно».

Это самое сообщение положили перед Гамильтоном после того, как его разбудили в полночь на борту «Куин Элизабет».

Сцена в каюте де Робека была более гнетущей, чем драматической, и еще тут присутствовало странное, бросающееся в глаза качество, которое выделяет ее из всех такого рода совещаний в течение Галлиполийской кампании: генерал, сидящий в пижаме и читающий послание Бёдвуда, другие в молчании стоят вокруг него, ординарцы ожидают у дверей. Тут надо было либо кончать кампанию, либо начинать новую. Как раз ради этих нескольких моментов боевые действия останавливаются, как кадр кинофильма, который остановили на экране, чтобы сконцентрироваться на этой единственной группе. Чтобы выиграть время, Гамильтон задает вопрос или два офицерам, которые прибыли с берега, но тем нечего добавить. Адмирал Тэрсби, отвечающий за морскую часть десанта АНЗАК, говорит, что, по его мнению, чтобы вновь посадить солдат на корабли, понадобится несколько дней. Брайтуайту сказать нечего.

У Гамильтона не было выхода: он один должен принять решение, и его надо было принять немедленно. Всем имевшимся в наличии судам было приказано готовиться к эвакуации. И все-таки чего-то не хватало в этом невыносимом предложении – какого-то одного определенного фактора, который бы позволил его разуму смириться.

Обернувшись к Тэрсби, Гамильтон произнес: «Ну и как, адмирал, а что вы думаете?»

Тэрсби ответил: «Что я думаю? Я лично считаю, что, если им дать все, что требуется, они удержатся».

И именно в этот момент Кейс вручил радиограмму от капитана второго ранга Стокера, капитана подводной лодки «АЕ-2», в которой говорилось, что она прошла через Нэрроуз и проникла в Мраморное море. Кейс громко прочел телеграмму и, повернувшись к Гамильтону, добавил: «Передайте им это. Это хорошее предзнаменование – австралийская субмарина совершила замечательный подвиг в истории подводного флота и собирается торпедировать все корабли, которые доставляют подкрепления в Галлиполи».

При этих словах Гамильтон сел и при общем молчании написал Бёдвуду:

«Ваши новости действительно серьезные. Но ничего не остается, кроме как окапываться и держаться. На вывоз всех потребуется, как минимум, два дня, как утверждает адмирал Тэрсби. В то же время австралийская субмарина прошла через Нэрроуз и торпедировала канонерку у Чунука[14]. Несмотря на тяжелые потери, Хантер-Вестон завтра будет продвигаться вперед, и это снимет часть давления на вашем фронте. Обратитесь лично к своим войскам и генерала Годли с просьбой приложить все усилия, чтобы удержаться.

Ян Гамильтон.

P.S. Вы прошли через трудные испытания, сейчас вам надо только окапываться, окапываться и окапываться, пока не обеспечите свою безопасность.

Ян Г.».

Через мгновение с этим посланием действие вновь двинулось вперед. На борту «Куин Элизабет», на берегу залива АНЗАК, среди солдат на линии фронта, каждый вдруг ощутил огромное облегчение, каждый вновь и вновь отыскивал в себе мужество. Сейчас, когда им необходимо было сражаться, опасности стали казаться в два раза меньше, чем раньше.

Приписка к письму содержала нужную черточку для поднятия духа, потому что, когда это было зачитано солдатам на берегу, они буквально сразу начали окапываться. Это уже было определенное, конкретное дело, надо окапываться ради собственной безопасности. Офицеры и рядовые в равной мере на берегу и на холмах стали долбить землю, и, пока проходили часы и никакой турецкой контратаки не происходило, все обращенные к морю склоны на хребте Сари-Баир стали походить на обширные горные выработки старателей. Очень скоро австралийских солдат прозвали диггерами (копателями), и с тех пор это имя навсегда осталось за ними.

Но в действительности