То, что по всем этим дисциплинам у меня стоит «отлично», кроме международного права, где итоговая оценка «хорошо» выправлена на госэкзаменах на «отлично», а по гражданскому праву — прочерк (на истфаке его не преподавали, и я в нем — полный невежда до сих пор) — это мое личное дело. А вот то, что за каждой строкой стоит минимум полдюжины прочитанных учебников или пособий — это уже серьезно для каждого. Тем более, что за строками по русской и всеобщей литературе скрывается уже не полдюжины, а целых двести наиболее выдающихся произведений художественной литературы, включенных в обязательный список, по которому гоняли к зачету. Это ровно в двести раз больше, чем прочитали сегодня все нынешние студенты скопом и вся нынешняя молодежь вообще. Такой список автоматически делает любого недоросля начитанным и безупречно грамотным, как выпускницу Института благородных девиц в свое время.

Конечно, в сутках двадцать четыре часа, а в пяти учебных годах — всего десять семестров. Поэтому чем шире — тем поверхностней. Но была заложена такая основа, которая ставила выпускников МГИМО на голову выше выпускников других вузов там, где требовалась чиновничья или журналистская работа. А там где требовалась углубленная научная специализация — на помощь приходила аспирантура, где мгимовец на полученной им широкой платформе знаний, да еще с хорошей языковой подготовкой, оказывался опять-таки на голову выше иных соискателей.

В результате, несмотря на полный крах задуманного вначале, ни один мгимовец никогда не оставался без работы. При этом в МИД, вообще в чиновники шло меньшинство выпускников. Все более и более значительная часть шла в журналистику, науку, высшую школу, общественные организации самого широкого профиля. Я когда-то составил перечень наиболее экзотичных мест работы выпускников института. Жаль, что потерял и никак не могу найти его. Там значились удивительные специальности — от сферы искусства до сферы общепита.

Сомневаюсь, что если бы я не был выпускником МГИМО, я смог бы начать как профессиональный историк на уровне не худших выпускников любого истфака, продолжил как социолог, причем завсектором головного института и сопрезидентом исследовательского комитета Международной социологической ассоциации, а закончил педагогом и культурологом (университетским профессором с 30-летним стажем и научным руководителем одной из московских школ-лабораторий, академиком-секретарем Отделения культурологии Российской академии образования). Кроме того, принял участие в реанимации отечественной ономастики (науки об именах собственных) и политологии, все время работал с полной выкладкой как журналист, в том числе на радио и телевидении (несколько сот публицистических работ, включая несколько десятков книжек — примерно столько же, сколько и собственно научных), наконец, явился одним из продолжателей научной школы технологического прогнозирования, в ее социальной части, за что был избран почетным членом Всемирной федерации исследований будущего и затем президентом Международной академии исследований будущего. А к концу жизни вновь вернулся к роли историка, точнее, философа истории (концепция ретроальтернативистики — развитие теории упущенных возможностей методом разработки виртуальных сценариев прошлого).

Все это было бы немыслимо, если бы не общее высшее гуманитарное образование в ИМО. Поэтому огорчаюсь, но не удивляюсь, что умираю без наследников и продолжателей дела своей жизни.

Так что спасибо бездеятельности начальства. Его обычная безмерная активность принесла бы гораздо более безрадостные плоды.

* * *

Был и еще один момент, оправдывавший рождение МГИМО, каким он явился на свет божий. Подобно тому, как гуси, если верить легендам, спасли Древний Рим, — этот институт в самом буквальном смысле слова, безо всяких легенд, спас советскую дипломатию (и тем самым в какой-то мере сам Советский Союз) как в первые послевоенные годы, так и на протяжении второй половины XX века, до 90-х годов. После чего принялся спасать Россию — разумеется, не бия кого-то, а дипломатическими средствами.

Дело в том, что на протяжении 30-х годов в СССР было окончательно истреблено почти все сколько-нибудь самостоятельно мыслящее и добропорядочное (в смысле: НЕ подлое). Из миллионов людей, расстрелянных или загнанных в лагеря-тюрьмы, каждый второй, как сообщалось в печати, был арестован по доносу миллионов подлецов-стукачей, преследовавших свои, своекорыстные цели (чужая жилплощадь или должность, месть и т. и.). Миллионы из них все еще доживают свой век и, как бешеные псы, кидаются на всякого, кто помянет их прошлое. Добропорядочные люди доносов не пишут, выжившие забиваются куда-нибудь с глаз начальства подальше, становятся, по пословице, ниже травы — тише воды. А на верх всплывает, по законам физики и социологии, всякое дерьмо.

Особенно когда отбирают на работу за рубежом. Ведь отбирают-то не по уму и совести, а по анкетным данным. В результате в посольства, как в наркоматы, попадают, образно говоря, не декабристы Бестужевы, а Аракчеевы, не интеллигентные Вернадские, Паустовские, Гумилевы (хоть старший, хоть младший), а вахмистры-слесари Ворошиловы, Буденные, Тимошенко, страшные своим невежеством и самодурством.

Любая работа за рубежом — от посла до последнего сторожа в посольстве — имела в те годы и вплоть до 1992 года особую привлекательность. Она позволяла удваивать, а кто поизворотливее — и удесятерять доходы. Дипломат получал столько же, сколько обычный служащий. Но нейлоновое белье, стоившее в Москве 600 р., стоило за рубежом столько же, сколько в Москве стакан водки — 1 р. в переводе на наши деньги. Чемодан с несколькими сотнями красочных пластиковых сумок-пакетов, выменянных на одну-единственную бутылку русской водки за 2 р. 62 к. шел в Москве по десятке за пакет. Три-четыре года экономии за границей на всем (включая еду для себя и собственных детей) — и ты в Москве переезжаешь из комнаты в коммуналке в отдельную квартиру, заводишь машину, меняешь садовый домик на дачу. Или посидишь три-четыре месяца на чемоданах с сухарями и рыбьим жиром (чтобы не окочуриться от цинги) — и ты уже не на трамвае, а на «Москвиче». Да за такую халяву не то что мать родную зарезать — любое хамство можно стерпеть, утопить его в самом низком холуйстве.

И хамство-невежество на всех уровнях работы за рубежом, не встречая сопротивления (чуть что — и пинком назад, на родину), приняло совершенно титанические масштабы.

При этом во всем мире существует гнусная, самоубийственная для государства практика — использовать посольские или чуть пониже должности как место почетной ссылки для чем-то не угодивших сановников. Но ведь сановники-то обычно — министры или губернаторы, то есть не самые подонки общества. А у нас на должности послов, посланников, советников забрасывались в чем-то проштрафившиеся секретари обкомов и разнообразные председатели разных комитетов. Представляете себе Хрущева, Брежнева, Черненко, Ельцина в роли посла? А ведь это далеко не худшие экземпляры цековско-обкомовского