Я не люблю такие неловкие моменты с журналистами, а она их просто НЕНАВИДИТ. Отдаю ей один наушник, и она шепчет в освободившееся ухо: «Спасибо».

Потешаюсь над ней внутренне. Она не любит все эти мультики, которые я обожаю, от «Симпсонов» и «Футурамы» до «Рика и Морти», но сейчас будет делать вид, что смотрит их с увлечением.

К усилиям стюардессы по наведению порядка присоединился капитан корабля: он через громкоговоритель призвал всех рассесться по местам, это сработало. Мы полетели. Впервые я радовался турбулентности и загорающимся сигналам «Пристегните ремни» — только в эти моменты над нами не нависал кто-нибудь, повторяя: «Алексей, как вы думаете, вас не арестуют в аэропорту?»

Высокий лысый мужчина был настроен решительнее всех. Он просто встал рядом, приказал своему оператору нацелить на меня камеру и кричал на весь салон: «Алексей, скажите несколько слов для телевидения Израиля!»

Не было слышно ни Рика, ни Морти.

Поняв, что железная воля этого человека преодолеет любые преграды, я придумал шутку: «Я хочу заверить всех в Израиле, что со мной всё будет так же хорошо, как с ситуацией на Ближнем Востоке» — и, повернувшись, уже открыл рот, но в последний момент остановился, напомнив себе важнейшее правило любого политика на планете Земля: никогда ничего не говори об Израиле и ситуации на Ближнем Востоке без особой нужды. Что бы ты ни сказал, все будут очень недовольны. Поэтому сказал я что-то вроде: «Большой привет всем, кто смотрит телевидение Израиля. Всё будет хорошо».

Лысый мужчина просиял и, повернувшись к своей камере, начал растолковывать зрителям мой многозначительный комментарий.

Объявили посадку. Все расселись.

— Уважаемые пассажиры, в связи со сложной погодной обстановкой и большим трафиком службы аэропорта Внуково не могут принять нас прямо сейчас, и нам придётся сделать несколько кругов вокруг аэропорта. Топлива у нас достаточно.

По самолёту пролетел вздох. Это была комбинация из разочарованного «Вот чёрт!» от нормальных пассажиров, радостного «Наконец-то началось что-то интересное» от журналистов и общего «Ну, всё понятно».

— Приношу всем свои извинения! — крикнул я на весь салон. Все засмеялись, и кто-то даже захлопал.

Мне правда было очень неудобно. Через ряд от нас сидела молодая женщина в одном из самых ужасных положений, в которых может оказаться пассажир, — люди с детьми это понимают. На руках она держала спящего младенца, уже довольно большого и тяжёлого, а рядом сидел ребёнок лет семи. Она была одна, с детьми и багажом. Дурацкие правила авиакомпании «Победа» запрещают пассажирам менять места, и женщину эту, несмотря на все её мольбы, не пересадили из журналистской гущи вокруг нас. Она держалась стоически, да ещё и нам постоянно показывала большие пальцы, выражая поддержку.

— Вот бедолага, — заметила мне в ухо Юля, — лететь одной с двумя маленькими детьми — и так повесишься, а если нас сейчас ещё в другой аэропорт завернут и её никто не встретит? Не позавидуешь.

— Да здесь всё-таки полсамолёта обычных пассажиров. Вот они разозлятся на нас, если уведут самолёт! Я бы на их месте был в бешенстве. Но непохоже, что уведут. Просто будут мурыжить в воздухе, пока встречающим не надоест ждать.

«Бииим» — новое сообщение капитана корабля.

— Уважаемые пассажиры, — мне показалось, что в этот раз пилот даже не скрывал иронии, — наземные службы аэропорта Внуково сообщают, что в связи с погодными условиями они не могут нас принять. Наше судно направляется в сторону аэропорта Шереметьево.

Я снова извинился на весь салон. Все снова засмеялись. Журналисты не скрывали ликования: не зря летели, будет что включить в репортаж. Обычные пассажиры озабоченно тёрли лбы, прикидывая, что делать со встречающими и стыковочными рейсами.

Медиаёж снова подобрался и начал концентрироваться вокруг наших сидений, игнорируя требования стюардессы занять места: всё-таки мы идём на посадку. Действительно, я же могу открыть иллюминатор и выпрыгнуть с парашютом, чтобы обмануть погранслужбу. Как можно пропустить такие кадры!

Чтобы от нас отстали, мы с Юлей взялись за руки и уткнулись друг в друга лбами, перешёптываясь. Ёж довольно заурчал щелчками фотокамер. Мол, ладно: не хотите давать интервью и прыгать с парашютом — тогда изображайте любовь. Такие кадры тоже дают хороший интернет-трафик.

Самолёт сел. Мы вышли. Телефоны у всех заработали. В автобусе, везущем нас от самолёта, журналисты рассказывали нам последние новости. Во Внуково, где нас встречают несколько тысяч человек, идут задержания. Мало того, когда все через сервисы трекинга самолётов увидели, что мы летим в другой аэропорт, полиция перекрыла дорогу, ведущую из Внуково, чтобы встречающие не смогли на такси и своих машинах ехать в Шереметьево.

Рассказывая это всё, журналисты держали перед нами телескопические палки с телефонами, ведя прямую трансляцию происходящего.

— Что, — говорю, — вы транслируете-то? Ничего не происходит. Мы стоим в автобусе, и у меня в руке чемодан. Кому это интересно?

— Ну как, — отозвался один из снимающих, — прямую трансляцию только на «Дожде» сейчас смотрит полмиллиона человек.

Ни хрена себе, мне бы столько зрителей на моих четверговых эфирах! Очевидно, саспенс — «арестуют Навального или нет» — людям интереснее, чем мои политические речи.

Я сразу вспомнил сенсационно популярный прямой эфир, который устроили журналисты одного из изданий несколько лет назад. Они в прямом эфире надевали на арбуз резинки. Такие тонкие резиновые колечки, которые продаются для непонятных нужд. В кино их используют, чтобы обвязывать пачки наличных.

Одна резинка, две… Тысяча. Арбуз сжимался в центре, превращаясь в подобие восьмёрки, но не лопался и не взрывался. За этим процессом следило несколько миллионов человек, и я в их числе. Смотреть было невыносимо: глупость же полная, что я, не видел треснувшего арбуза? Но перестать смотреть было ещё невыносимее: я уже потратил целый час, не могу же я пропустить тот самый момент, когда арбуз лопнет.

Наверное, и здесь происходит нечто подобное: всем интересно узнать, лопнет ли арбуз, и они хотят видеть тот самый момент.

Из автобуса в здание аэропорта мы так и шли странной суматошной толпой и, конечно, пошли не в ту сторону. Хорошо, что сотрудники аэропорта нас остановили. «Надо всё-таки что-то сказать», — подумал я. Будет неудобно перед журналистами, если меня сейчас заберут, а я так и не дам им никаких комментариев. Уж не говоря о том, что вот я наконец в Москве, сошёл с самолёта. Чувствую, что хочется что-то сказать, — вот и вперёд.

Мы как раз проходили мимо большого светящегося постера с Москвой. Ну, так её рекламируют для иностранцев: Красная площадь, собор Василия Блаженного, ещё что-то в этом роде. Взяв Юлю за руку, я решительно направился к постеру. Вот отличное место